Побег из Невериона. Возвращение в Неверион

Пока я ее осматривал, меня решили покинуть еще двое солдат, но они хотя бы соизволили об этом сказать и даже помогли нам продать карету и лошадей. Экипаж заменила запряженная парой мулов телега – навес в ее задней части поднимался и опускался, и мы с Тиреком легко управлялись с ним.

«С этой колымагой у нас будет меньше хлопот, чем с той, – сказал Тирек, пока мы с ним перегружали припасы из кареты в телегу. – Карету на здешних дорогах всяк норовит ограбить, особливо если стражников не видать».

Я признал его правоту и сел на козлы за кучера.

Правя мулами, я в равной мере гордился своей взрослостью и тем, что взял нашу судьбу в свои руки – боясь при этом, как бы меня не подстрелили из-за деревьев.

Утром мой последний караванщик, маленький и рыжий, ушел от меня, тоже честно предупредив заранее. «Каравана-то у нас больше нет, маленький господин. – Я был выше его на голову, но он называл меня так с самого начала, будучи на пятнадцать лет старше. – Чем прикажете управлять? Опять же, я не солдат. Зачем платить мне как караванщику, чтоб я плелся за вашей телегой без всякой пользы?»

Я позвал Тирека, и мы, сидя на бревне, серьезно поговорили.

«Тебе, по правде говоря, тоже бы следовало уйти, – сказал я. – Одному тебе будет лучше – не придется заботиться обо мне. Я попрошу следующего родича дать мне людей для возвращения в Колхари – слишком дорого встала эта поездка».

Тиреку было тогда двадцать три. Я так и не узнал, откуда он родом, но в армию он поступил за пару лет до установленного законом возраста. Лет в шестнадцать-семнадцать он уже побывал в бою и убил несколько человек, в двадцать стал последним учеником великого мастера Нарбу и получил чин младшего офицера. Нос и бедро ему повредил другой молодой офицер, из благородных – позавидовал его успехам и рубанул по ноге. Тирек в долгу не остался (он хвастал этим перед другими солдатами, не зная, что я тоже слышу; потом увидел меня, и я насколько мог убедительно выразил свое одобрение). После этого он и стал наниматься в караванные стражники.

Восхищаясь его храбростью и боевым мастерством, я немного побаивался этого сумрачного косолапого малого со сломанным носом и громадными ручищами с обкусанными до мяса ногтями – я в жизни не видывал, чтоб ногти так обгрызали.

Его меч, копье и лук лежали на земле между нами. Руки он держал на коленях и слушал меня (как мне казалось) столь же внимательно, как командира, объясняющего ему боевую задачу.

«Уходи, Тирек, – так будет только честно. Повозкой я и один могу править, а разбойников в здешнем лесу не водится. Даже если мне придется бросить телегу, то…»

Тирек, слушая это, ерзал на месте и наконец выпалил:

«Хочешь от меня избавиться? Куда я, спрашивается, пойду от твоей треклятой телеги? И как ты-то без меня обойдешься, глупый мальчишка? Нет уж, ты меня не гони – уходить я не собираюсь».

Мой страх перед ним сменился искренним удивлением, и я, разумеется, разрешил ему остаться – столь же неохотно, как разрешил тому первому солдату уйти. Я хорошо понимал, что отныне мы не хозяин и подчиненный, а опытный солдат и упрямый, много о себе воображающий семнадцатилетний юнец – и что путешествовать мы будем вместе, нравится это мне или нет.

Недолгое время спустя нам встретился Арли – варвар, калека, изгой в родной деревне, с отнятой до бедра ногой: в пять лет он угодил под колесо груженной камнем телеги. Старше меня, но моложе Тирека, он был не семи пядей во лбу, но обладал живым воображением, любил пошутить, как многие увечные люди, и прямо-таки рвался поехать с нами, чтобы остаться при нас навсегда. Ниже меня ростом, он отличался недюжинной силой – руки и уцелевшая нога у него были крепче, чем у Тирека. Говорил он на трех варварских наречиях (я владел только двумя, а Тирек и вовсе одним). При помощи костыля с мятным запахом он пробирался по камням и лесной чащобе не хуже, чем я или Тирек на двух ногах, и таскал на спине мешки вдвое тяжелее, чем мог поднять я. В деревне его обзывали пьянчугой и дураком – он время от времени прикидывался то тем, то другим. Он не сбежал оттуда лишь потому, что ровно ничего не знал обо всем прочем мире, хотя уже несколько лет только и помышлял, что о бегстве, и дожидался кого-то вроде меня.

Я взял его потому лишь, что он забавлял Тирека – от моего мрачного солдата можно было порой добиться ухмылки, рассказав ему нечто сальное, а я в своих историях уже использовал самым бесстыжим образом и крестьянскую вдовушку, и принцессу-сиротку, и сестер их, и служанок, и матушек. Рассказы одноногого Арли про его похождения с деревенскими молодухами – столь же правдивые, полагаю, как и мои – позволяли мне немного передохнуть, сойти с подмостков и побыть в публике.