Побег из Невериона. Возвращение в Неверион

Пуэрториканки не старше шестнадцати, в синих пуховиках и сильно накрашенные, то входили в женский туалет, то выходили обратно. Иногда к ним цеплялись черные или пуэрториканские мальчишки, иногда девчонки сами к ним приставали, но чаще держались в собственном, суровом и серьезном, мирке.

Я уже с год не бывал на автовокзале в такое время. По сравнению с прошлым разом стало заметно, что многие люди, спящие на стульях, скамейках и на полу, еще недавно, похоже, работали – в отличие от постоянных обитателей этого места.

Во время посадки на автобус позади меня стоял бородатый студент, едущий домой. Его внешность странным образом отражала то, что виднелось вокруг. Волосы и бороду он отпустил потому, что ему это нравилось – не потому, что не мог позволить себе зайти в парикмахерскую. Чистую розовую рубашку носил поверх вельветовых брюк потому, что так было удобней – не потому, что ему не хватало энергии заправить ее. Старые кроссовки надел в дорогу опять же ради удобства, а не откопал в мусорном баке. Очки в проволочной оправе были чисто протерты, часы шли правильно: я спросил его, сколько времени, и мы очень быстро переключились на экономическое положение в стране и его влияние на то, что мы наблюдаем здесь.

В автобусе, пока мы катили сквозь занимающийся рассвет, он сидел впереди меня и слушал свой «Уокмен» через наушники.

Вот то, что я вкратце записал тем ноябрьским утром и дополнил на следующий день.

Еще один (мелкий) довод в пользу того, что неверионская серия – это документ.

9.8.1. Как я узнал, где это будет? Довольно легко (повествует Мастер). В любой группе, с каким бы тщанием ни отбирать ее, всегда найдутся один-два отпетых, даже и в нашей школе. Я подошел к одному из таких и сказал, что хочу знать, где будут поклоняться Амневору. По моему тону он понял, что я спрашиваю не затем, чтобы его обвинить, и сказал где – оправдав мои подозрения.

Где же еще, в самом деле?

К пяти часам почти все ученики ушли на карнавал. Вышел на лужайку и я. Где-то в полном отчаянии стрекотал сверчок, неведомо как попавший в столицу. Я посмотрел на лазарет: туда недавно уложили еще одну девочку – всего лишь с растяжением лодыжки, к большому счастью. Она очень печалилась из-за карнавала, когда я ее навестил, но храбро заявляла, что использует это время, чтобы учиться. К Мостовой я спускался по склону, где растут посаженные мной сикаморы; соседи, следуя моему примеру, тоже начали их сажать.

Зачем ты идешь на это варварское сборище, спрашивал я себя? Ради Топлина? Ради всех болящих, страждущих, напуганных и гонимых? Я спрашивал себя об этом на пустой улице и не мог твердо ответить «да». Из чистого любопытства? Но в моем возрасте полагалось бы знать, что в этой странной и ужасной земле ничто или почти ничто не бывает чистым.

Загвоздка с такими церемониями в том – а я посещал их достаточно, как в городе, так и вне его, – что я зачастую смыслю в них больше, чем темный выходец из джунглей, их проводящий.

Когда я был ребенком, старые слуги – которым строго запрещалось говорить о подобных вещах – с наслаждением пугали господских детей, рассказывая им на ночь об ужасах, напрочь забытых взрослыми господами.

На юге это, конечно же, Гауин – великий дракон из золота и драгоценных камней, длиной во всю землю, с крыльями во все небо. Он стережет город, которого больше нет – хотя я усиленно искал этот город, путешествуя в тех краях.

Главное чудище севера – Кригсбенский Хряк, вепрь с гору величиной, пожирающий целые племена и высирающий пирамиды из человеческих черепов. О нем, правда, не очень любят рассказывать – слишком уж много здесь было войн и отсеченных голов.

Амневор, признаться, для меня нечто новое. Мне попадалось это имя в истории какого-то другого бога, но я забыл, чем он, собственно, отличился. Это, конечно, обостряет интригу… он как-то связан со смертью, бессмысленной смертью – но кто же из них не связан? Помнится, он…