Генерал Франклин сообщил генералу Горту, что его части понесли огромные потери, и запросил разрешение отвести их к Дуэ. В действительности Горт уже три часа как отдал приказ об общем отступлении, однако не смог довести его до своих подчиненных: в грузовик с передвижной радиостанцией угодил случайный снаряд. За неимением другого способа приказ был доставлен в части вестовыми-мотоциклистами. Вскоре английские войска начали отходить к Ла-Маншу. По дорогам ползли длинные колонны солдат с винтовками за спиной и пулеметными лентами через плечо. Многие из них были кое-как перебинтованы обрывками собственных рубашек, у кого-то висела на перевязи перебитая рука, кто-то ковылял на самодельных костылях. Заслышав в небе гул моторов, они без раздумий укрывались в ближайшей канаве — ни у кого не возникало даже мысли, что летят британские или французские самолеты. Танков в отступающих колоннах не было — все они либо сгорели, либо остались на Скарпе.
Британские экспедиционные силы, а вместе с ними бельгийская и 7-я французская армии оказались в ловушке. План генерала Гамелена организовать мощный оборонительный рубеж на Диле привел к плачевнейшим результатам. Все дивизии союзников к северу от Соммы попали в стальное полукольцо, неумолимо теснившее их к морю. Перед ними стоял выбор: либо капитулировать, либо утонуть. Этой ночью немецкие танковые дивизии могли беспрепятственно выйти ко всем портам континентального побережья Ла-Манша, так что третий вариант — погрузиться на пароходы и отплыть на Британские острова — отпадал.
Спасти союзников могло только вмешательство провидения — хотя, если разобраться, что могло какое-то там провидение противопоставить пушкам и броне немецких танков?
Утром 23 мая генерал Гудериан доложил командующему группой армий «А», что ситуация под Аррасом урегулирована, все британские танки либо уничтожены, либо захвачены. Верховный главнокомандующий генерал фон Браухнич приказал группе армий «А» приступить к заключительной фазе операции[244].
Самоубийственная атака 1-й британской танковой бригады под Аррасом серьезно выбила Гитлера из равновесия. Последующие два дня он поражал окружающих необычной суетливостью и раздражительностью. В этот критический момент к игре подключился еще один игрок, чей интерес заключался исключительно в стремлении к личной военной славе —
—
Блестящая задача для его военно-воздушных сил. Затем амбициозный и самоуверенный Геринг постарался заверить Гитлера, что пилоты его бомбардировщиков сотрут томми[246] в порошок. Маршал аргументировал необходимость препоручить эту задачу авиации тем, что северные армии союзников надежно отрезаны от остальной Франции и не могут рассчитывать ни на какую помощь, в то же самое время фюреру нужно сохранить танковые силы во всей их мощи, чтобы раздавить Париж и тем отомстить за унизительное поражение 1918 года. Фюреру требуется только приказать танкам остановиться, чтобы самолеты Люфтваффе не бомбили по ошибке свои собственные войска. Гитлер, все еще не совсем оправившийся после шока, вызванного танковыми боями под Аррасом, охотно согласился с предложением Геринга[247].
В
—
Сливки генералитета с их золотыми погонами и широкими красными лампасами неизменно вызывали у бывшего ефрейтора острое чувство собственной неполноценности, а люди, ощущающие свою неполноценность, чаще всего испытывают острую потребность возвыситься, как в глазах окружающих, так и в своих собственных. У Гитлера мечты о славе приняли — как это обычно и бывает у невротиков — форму побега от грубой реальности. Он не понимал, что реальность бывает не только грубой, но и смертельной.
В этот момент ход делал не Гитлер, а самоя История, он только согласно кивнул.