Победительница

– Ты пойми, – говорил он, – я еще в восьмом классе влюбился в самую красивую девушку школы. Да что школы – может, всей Москвы, потому что я красивее никого никогда не встречал. Само собой, я к ней ни разу не подошел, ничего не сказал. Но мечтал каждый вечер, каждую ночь. Как подойду, как скажу. Как мы будем целоваться, обниматься, а потом и всё остальное. Это был психоз. Мечтать – мечтал, но знал, что не подойду никогда. Потому что она не для меня. Но все равно мечтал. Но понимал, что не для меня. И все равно мечтал. И тогда я вообще посмотрел вокруг – и увидел, что многое не для меня, но я же спокоен! Богатство, слава и всё такое прочее – не для меня! Но я спокоен! А тут почему мучаюсь? Ну – не для меня. И успокойся! Нет, я с ума сходил. Почему?

– Любовь.

– Может быть. Короче говоря, мама с бабушкой меня даже к психологу водили. Это же было давно, тогда психология была наукой подозрительной, почти психиатрия, и вообще какая психология у советского человека может быть, кроме марксистсколенинской? Нервным в советское время быть разрешалось, психом – нет. То есть можно, но опасно. Псих – почти диссидент уже на том основании, что говорит, что хочет. Короче говоря, приписали витамины, еще что-то...

Башмаков встал, походил, сел, выпил, продолжил:

– Болел я долго, года три. Но постепенно прошло. И я себе пообещал – больше никогда. Подальше от всего этого. Рисовать, смотреть фильмы – и всё. Ни о ком не думать, не мечтать. Кстати, какие фильмы я смотрел, ты знаешь? И смотрю.

Он таким резким движением открыл дверцу шкафа, что оттуда всё посыпалось. Посыпались горой старые кассеты, которых давно уже никто не выпускал и не смотрел, диски, флэш-боксы с тысячами фильмов, – и начал мне тут же их демонстрировать, включая то один, то другой – по несколько секунд. И везде почти сразу, на первых кадрах, появлялись совокупные тела и слышались преувеличенные стоны.

– А еще здесь! – он включил компьютер с большим монитором, где тоже онлайн транслировались акты обнаженных отношений.

– Заметь причем, – комментировал Башмаков, – это не сброд какой-нибудь, это не подпольные съемки, это отборные звезды, красавицы, лучшие тела мира – я их, между прочим, по именам знаю, такое ощущение, что с некоторыми знаком.

После этого Башмаков всё убрал, опять выпил, долго тер лоб.

– К чему это я?

– Видимо, к тому, что виртуальные отношения с незнакомыми женщинами посредством их партнеров тебя устраивали?

– Да. Можешь смеяться. Было чувство, что я могу всё – и со всеми! И всегда! И я отвык хотеть живых! Это облегчило мне жизнь. Больше того, это сделало мою жизнь счастливой. Если я все-таки случайно встречал красивую женщину и начинал мучиться типично мужской мыслью – «почему не моя?», – я тут же бежал домой и находил девушку в три, в пять раз лучше встреченной незнакомки!

– А что вы делали, когда не было этих фильмов, Интернета, даже журналов? Ведь такое время было, – спросила я, потому что хорошо знала историю и читала, что такое время действительно было в СССР. СССР, Володечка, означает Союз Советских Социалистических Республик, евразийское государство, включавшее в себя то ли пятнадцать, то ли двадцать пять стран, где люди говорили на 150 языках, там было принудительное и неэффективное, но относительно спокойное равенство, по которому многие потом скучали.

– Я сам рисовал! – заявил Башмаков. – Пойдем, покажу.

Он повел меня в дальнее открылие дома, отомкнул тайную комнатку и показал мне коллекцию картин, на которых были изображены мужчины и женщины в разных позициях. Занятно, на мой взгляд, было то, что в них только редкий человек увидел бы что-то возбудительное. Они были, как и космолетчики на инопланетных картинах Башмакова, пропорциональны, стерильны, это была какая-то абсолютно непорнографичная порнография – такой, буквальной и безгрешной, бывала она на древних индийских и античных изображениях, когда людям еще не сказали (вернее, когда они сами не сказали себе), что это грех, блуд и непристойность. Но, видимо, на Башмакова действовало – он и сейчас смотрел на свои старые творения любовно. Или, вернее, по-приятельски, будто встретил старых знакомых.

– Вот эту я очень любил, – показал он на девушку, изогнувшуюся под чреслами мужчины (сам мужчина ничем, кроме чресл, на картине не присутствовал), девушка была голубоватой, с такими формами, каких не существует, рот ее был томно приоткрыт, сверкали белые зубы. – Аола, – назвал он ее имя, уверенный, как все фантасты, что у инопланетных девушек должны быть певучие и красивые имена.

– Ясно, – сказала я. – То есть ты был счастлив, а потом разбогател, появились живые женщины, которые по сравнению с этими оказались намного хуже?

– Да, – сознался он. – Ты такая умная, что я не хочу тебе врать. Именно так. Но с ними было просто. С тобой труднее.

– Почему?

– Потому что ты первая, кого я хочу больше, чем их, – он имел в виду и своих нарисованных красавиц, и девушек из фильмов и Интернета.