Побѣдители

Они стояли в дверях. Сестра Елизавета с лицом озабоченным, но вместе с тем исполненным решимости, и Наташа. Наташа, такая будничная и родная, в сером пуловере, в брюках из серой шерсти, в туфлях на низком каблуке.

Я то ли успела заметить, то ли почувствовала, что сестра Елизавета только что вела Наташу под руку. Но теперь Наташа стояла прямо, как копьё, без всякой поддержки.

Стремительным, молодым, летящим шагом она прошла через палату к одру. Достало одного ее жеста – и сестра, сидевшая рядом с Романом, торопливо поднялась.

– Я поздно узнала. Боялись сказать, полагая меня больной. – Наташа, с миной легкого недовольства, села. Волосы ее, поднятые на затылок, были заколоты небольшим черепаховым гребнем. Не отрывая глаз от лица Романа, Наташа вытащила гребень, тряхнула освобожденными прядями. На одно мгновение ее русые волосы показались мне черными как уголь. Она смотрела на Романа, только на Романа – и в глазах ее словно постепенно разгорались две маленькие черные свечи.

– Ну-ка, ну ка… Кто тут надумал глупостями заниматься?

Все застыли, как дети, играющие в «морскую фигуру»: Синицын, Ник, две младших сестры – стоя, младший врач за своим пультом – сидя.

Наташа размяла пальцы, а затем, очень осторожно, вложила бессильные ладони Романа в свои.

– Я здесь, мышь… Я здесь, а ты не уйдешь отсюда… Еще рано трогать ветер руками… Не уходи… Держись… держись за мой голос… Держись за голос, мышь, ты же слышишь меня… Мы на улице Неглинной… в магазине купим «Блинном»… Гуньке – сушки с апельсином… Нате – кошку из резины… А Роману – таракана! Мы такие взрослые теперь, мы подпираем троны… У Романа нос холодный… У Романа плащ негодный… Потому, что у Романа… Нету на плаще кармана… Лена здесь… Ты ведь не бросишь ее потому, что она у нас такая глупенькая?.. Лена здесь… Ты здесь… Ты здесь… Только держись за голос. В старину колючий ёж92… на ежа был не похож… Не росли не нем иголки… а росли они на ёлке… Ёжик летом… и зимой…

– …бегал… в шубке… меховой… – Это был не голос Романа, это была бесплотная тень его голоса. Невыразительный – однотонный – шелест. – Не бойся, Ната. Я не умру.

Мне показалось, что умираю я, сейчас… Я не проживу больше и минуты… Сердце трещит, разрывается, бешено колотясь от безнадежности к надежде, от надежды к безнадежности.

Как же страшно – надеяться.

Роман не засыпает больше этим жутким сном под названием «кома»?! Роман – очнулся?

– Э, я пока не верю… Мыши, они глупые, глупее Лены… Ну-ка, поработаем… Поработаем, мышь… Вспоминай… Для малютки… для такого… Велики рога коровы… И копыта велики… И медведевы клыки… Если взять у пчелки жало…

– Тоже будет… толку… мало…

Показалось ли мне, что голос Романа сделался еще слабее?! Нет, нет, ведь он же отвечает!

– Молодцом, мышь… Ну же, работай! Дед Игнат в избе своей… Отыскал морковный клей… Из бутылки половинку…

– Вылил… ёжику… на спинку… Ната, я здесь.

– Работай. Говори. Вспоминай. – Огоньки в глазах Наташи колыхались, словно свечи под дуновением ветра. – Видишь, ёжик, возле ёлки…

– На земле… лежат… иголки… Охрану… усилили?

– А, вот как мы запели… Эдак я впрямь скоро поверю, что живой…

– Усилили… Усилили охрану, будь покоен! – Не выдержал Ник, сделав шаг вперед. – Ну, хочешь, я из комнаты в комнату стану под охраной переходить? Ты только…

– Боюсь, Ваше Величество, он вас пока не слышит, – проговорила Наташа обыкновенным голосом. – Сейчас кое-что проверим… Нелли, подойдите…

Я в мановение ока оказалась у изголовья ложа.

– Ну же… Еще капельку, Роман… Постарайся еще немного. Я прошу тебя… Лена здесь… Но ты должен услышать ее…

– Здесь?.. – Роман попытался обвести глазами помещение. Получалось плохо. – Ната… Кто здесь… еще?

Наташа кинула мне взгляд.

– Здесь я… – Я тихонько коснулась рукой холодного края плоской и маленькой подушки. – Роман… Ну хочешь… Хочешь, я больше не стану курить? Ведь тебе не нравится.

По его синеватым губам пробежала знакомая усмешка.

– Хорошо… – Глаза Наташи рассмеялись. – Ну, покажи мне, что слышишь Лену… Говорите, Нелли. Как я – на продолжение.

– Глаза орлиные глядели, – первым мне пришел в голову деньрожденьский разговор, – куда-то в сердца глубину… Он мне сказал… На той неделе…

– …я возвращаюсь… на войну93…

Голос оставался столь же слаб, но что-то изменилось. Исчезло, я ощущала это всеми струнками, чувство, будто Роман говорит издалека.

– С военных птиц ширококрылых

Мы будем молнии метать…

– Пусть я ходить …уже… не в силах…

Зато могу… еще… летать…

– Очень хорошо. Так что же, доктор? Что показывают высокоумные приборы?

– Показания выравниваются… – хрипло выдохнул Синицын. – Уже выровнялись… Думаю, теперь можно дать ему отдохнуть. Теперь это восстановит силы.

– А он не… – Я побоялась договорить.

– Опасности погружения в кому больше нет. – Врач меня, разумеется, понял.

– А теперь спи, мышь. Ночь же на дворе. – Наташа бережно выпустила руки Романа, правую, ту, в локоть которой не уходила игла, поднесла к лицу и поцеловала в середину ладони, как целуют детей. Тихо поднялась со стула. – Все будет хорошо. Спи.