Побѣдители

– Отчего она умерла? – наконец решилась спросить я.

– Рак. Такая опухоль… в мозгу. Называется астробластома. – Ответил Миша по-прежнему невыразительным голосом.

– Но ведь от рака не умирают, Миша! Уже давно!

– Все-таки изредка умирают. Это коварная болезнь. Один случай на несколько тысяч, мне сказали. Варе просто очень сильно не посчастливилось. – Он с минуту промолчал. – Знаешь, мне показали ее фотографии. Она была очень забавная. Личико все в веснушках, как яичко ржанки, нос чуточку курносый, самую малость, ей это шло. И волосы в светлый каштан, пышные, при короткой стрижке такое особенно заметно.

Мы снова замолчали. Холодное солнце пронизывало чуть начавшую желтеть листву, и было приятно смотреть снизу на раскинутый над нашими головами хризолитово-янтарный шатер. Самый упорный бельчонок все скакал в некотором отдалении, призывая нас как следует пошарить в карманах.

И тут до меня, наконец, дошло нечто, не вполне в Мишином рассказе понятное.

– Но погоди… А как же ты узнал, где ее искать?

– А догадайся, – усмехнулся он. – Тут Брюс недавно упомянул вскользь, что ты детективным жанром увлеклась. Вот и воздай должное методу дедукции. У меня, во всяком случае, получилось.

Словно пытаясь повторить его путь десятидневной давности, я принялась перечитывать письмо, которое по-прежнему держала в руках.

Почти немыслимо… Ни единой зацепки. Дзёмги – город огромный, с полмиллиона жителей. За что он сумел ухватиться? Нужды нет, Мишу вело отчаянное желание прийти на помощь, которого уже не могу испытать я, зная печальный финал. Вело и сознание собственной ответственности за судьбу обратившегося к нему человека. Ну и, наконец, естественное сочувствие молодого мужчины к очень юной девушке. Ни второго, ни третьего мотива у меня также нет. А все это обостряет зрение. Но все же…

– Я худший поборник дедуктивного метода, чем ты… Дед пасечник, у которого больная внучка? Но в письме сказано, что дед живет «далеко», он не местный. Сколько же в стране пчеловодов, подумать страшно…

– Угадала, что не угадала. – Миша невольно втянулся в невеселую игру, повторяя со мной свой недавний и одинокий поиск. Я отчего-то поняла сейчас, что, надеясь найти девочку живой, Миша никому о ней не рассказывал. – Деда я сразу отвел.

– В медицинских учреждениях города есть все данные о больных. Тем более, такой редкий случай, как неизлечимый канцер. Конечно, девочка стояла на всех мыслимых особых учетах. Но кто б тебя подпустил к больничным базам? Это исключено.

– По той же причине я не стал обходить городских священников.

– Тогда я не знаю. Нужды нет, за месяц-другой можно найти любого человека даже в большом городе. Расспрашивая жителей, рано или поздно наткнешься на того, кто что-то слышал, что-то знает. Но ведь ты… Сколько дней у тебя было?

– Два полных дня. Ты ведь помнишь, я был обязан успеть в Париж.

– Мишенька, тогда я сдаюсь. В письме подсказок нету, возможностей придумать что-то помимо письма – тоже немного.

– В письме есть подсказка, Нелли. Ты уже раза два через нее проскочила. Впрочем, я сам перечел его раз пятнадцать прежде, чем нашел. Но я знал: что-то же должно быть. При всем желании остаться невидимкой – что-то да заметно на просвет.

– Так что же?

– Мы ведь все в нашей компании – очень хорошие ходоки, – Миша улыбнулся. – Мне пустяк за сутки обойти город пешком. Весь, каждую улицу. И на одной из улиц я непременно должен был увидеть булочную, из-под фундамента которой растет клён.

– Ты гений.

– Да, но толку-то… – Миша щелкнул портсигаром. – Какое-то бессмысленное чувство вины, Нелли. Уж не знаю, с чего я возомнил, что мой приезд ее так обрадует, и она начнет выздоравливать… Пока я бродил по городу, все мысленно перебирал, что ей расскажу о полете. Как я хотел всех разыграть, нарочно записал на магнитофон лай Дика, чтоб на Земле подумали, будто у меня собака в кабине… Не вышло, правда, немножко не до розыгрышей было. Перегрузка-то мощная оказалась. Хотя я ведь и готов был, в центрифугах меня крутили как белье в стиральной машине, причем в режиме отжима. А даже если бы она не пошла на поправку… Понимаю, это было нелепым самомнением воображать… Но хоть сделать ее, эту девочку, счастливой я мог… Если весь имеющийся на сей момент космос – прибыл бы к ней на дом. Нелли, я опоздал всего на несколько дней.

– Не знаю, что тебе и сказать, Миша. – Я в самом деле не знала.

– Да говорить-то тут, собственно, нечего. Не утешать же меня, горе-то, строго говоря, не мое, настоящее горе у этой семьи. Варя была у них почему-то – единственная. Тоже большая редкость в наше время. Спасибо, что выслушала, я безбожно устал это в себе носить. Скажу по чести, я не сразу и понял, кому cмогу об этом рассказать. Пожалуй, только тебе, не случайно же я и подарок вез в каком-то смысле от тебя. Но в пересказе вся эта моя эпопея звучит невыносимо сентиментально. Подумать жутко, если б это услыхал, к примеру, Брюс.

– Ты можешь быть уверен, что от меня никто ничего не услышит.

– Я знал это.