Маша снова сидела в комнате Ядвы, на постели Ядвы, после того как вымылась в купальне Ядвы. Казалось, что всё кругом, каждый клочок ткани, каждый глоток воды и воздуха пропитаны злой энергией жрицы, но здесь всё пронизано злом, а различия лишь в дозах и оттенках.
И эту дозу можно было счесть относительно низкой, так что приходилось терпеть, радуясь, что Алкана сейчас нет поблизости.
Куся жался к Маше, тревожно заглядывал в глаза, ощущая её состояние. Ему ничего не нужно было объяснять.
— Ты открой дверь, — прошептал он. — Я наверняка смогу что-то разузнать. Меня эти полуслепые стражи и все остальные, что тут за каждым углом прячутся… не заметят.
Маша только головой покачала. Да, дверь можно было открыть. Их не заперли, хотя поведение Алкана по отношению к Маше изменилось довольно существенно и не в лучшую сторону. Она пыталась расспрашивать жреца об Играх, наплевав на то, что выдаёт себя ещё больше, что показывает свою заинтересованность, которую надо скрывать. Но его реакция убедительно доказала: скрывать уже поздно.
Выдав себя состраданием, Маша оказалась в его руках, и только природная осторожность и неторопливость, а также стремление растянуть удовольствие от разгадки Маши-Кусиного секрета, удерживают Алкана от немедленных и весьма жёстких действий.
А кроме того, он, вероятно, тоже заинтересован в том, чтобы продемонстрировать Тёмную Владычицу и её спутника-Стража во время этих самых Игр, будь они неладны…
После сцены в беседке, Алкан буквально заставил Машу вернуться внутрь пирамиды, представлявшей собой чуть ли не целый город, погружённый во мрак, окрашенный мертвенно-голубым или кроваво-красным цветом шаров, факелов, светильников.
Они не прогоняли тьму, а лишь показывали кое-что из того, что в ней скрывалось, и самое безобидное притом; они не приносили свет, а лишь напоминали о том, что его здесь нет и быть не может.
Жрец отвёл Машу в огромный зал, где на расположенных амфитеатром скамьях сидело множество разодетых людей, — как догадалась лже-Владычица, — местная знать.
Там Алкан произнёс весьма торжественную, хотя и краткую, речь.
Маше показалось, что всё это множество сильных, богатых людей боится жреца. И ещё показалось, что он привёл её сюда, как медведя на ярмарку, но не только для того, чтобы продемонстрировать укрощённую зверюгу почтенной публике, а для чего-то ещё…
Жрец шарил цепким взглядом по лицам стоящих мужчин и немногих присутствовавших женщин. Они приветствовали Алкана стоя, а после представления им воплощения Тёмной Владычицы, никто так и не осмелился сесть, хотя Маше показалось, что на многих лицах отобразилось, если не недоверие, то сомнение.
Наверняка жрец это тоже заметил и сделал ход куда более продуманный, чем могло показаться на первый взгляд: он протянул руку к кото-мышу чуть ли не с намерением фамильярно потрепать его по загривку.
Куся, сидевший на некоем подобии кафедры рядом со стоящей тут же Машей и взиравший на собравшихся с угрюмой неприязнью, прижал уши, встопорщил перьевой хохолок, зашипел и отчётливо клацнул острыми зубами в каком-то миллиметре от пальцев жреца.
Алкан отдёрнул руку, а напряжение в зале ощутимо возросло. Видимо, жреца все боялись, но никто ему не верил. Они пытались разгадать его игру, а он в чём-то подозревал их. Возможно в том, что кто-то из знати подсунул Машу и Кусю Ядве, желая использовать её честолюбие в своих целях.
Осмелился бы кто-нибудь из них копать под Алкана? Машу это интересовало чисто теоретически, но для самого жреца представляло куда больший и вполне практический интерес.
Вероятно для этого он и привёл её сюда: посмотреть на их реакцию. Потому и шарит цепким пронзительным взглядом по застывшим лицам.
Одни кажутся совершенно непроницаемыми; на других, сквозь наспех натянутые маски спокойствия, почтительности, восхищения, отчётливо проступает страх.
Маски не преграда для сущности, владеющей жрецом, она смотрит сквозь них, с лёгкостью проникая в полусгнившее нутро правителей этого мира, читая в душах, отравленных алчностью и властолюбием, в жестоких и холодных сердцах, не ведающих любви и сострадания. Эти письмена ей понятны, этот язык для неё родной.
А Маша и Куся здесь чужаки, иностранцы — и не потому что они из других миров…
Теперь собравшиеся напуганы ещё больше: раз странное существо, которое Алкан представил как загробного Стража-Проводника, чему немногие поверили, осмелилось шипеть на жреца и недвусмысленно угрожать укоротить его пальцы… значит ли это, что слова Алкана правдивы, и он в самом деле извлёк из тёмных бездн, которым поклоняется столь истово, самого настоящего Стража и воплотил Тёмную в теле никому не известной женщины?