Победа

Она сидела неподвижно и время от времени покачивала головой, словно против ее страданий не существовало никаких средств. Но Гейст настаивал; она прочла в его глазах удивление и внезапно уступила.

#9632; — Вы, может быть, в самом деле правы.

Она не хотела вызывать у Гейста удивления, которое могло его довести до подозрений. Надо было, чтобы он ничего не подозревал.

В ней уже зародилось, вместе с сознанием своей любви и чего-то восхитительного и более глубокого, нежели самые страстные объятия, чисто женское недоверие к мужчине и его обольщению; она угадывала в нем ту чрезмерную щепетильность, то нелепое отвращение от признания грубой силы фактов, которого не боится ни одна истинная женщина. У нее не было никакого плана действий, но ум ее, успокоенный усилием, которое она делала, чтобы сохранить перед Гейстом естественный вид, угадывал, что ее мужество обеспечивало им, по крайней мере, кратковременную безопасность. Она отлично поняла Рикардо, быть может, благодаря одинаковости их жалкого происхождения из подонков общества. Он некоторое время будет держать себя смирно. Эта успокоительная уверенность позволяла ей сильнее чувствовать свое утомление, тем более жестокое, что оно происходило не столько от затраты физических сил, сколько от ужасающей внезапности ее усилий. Она попыталась бы превозмочь эту усталость просто по велению инстинкта, если бы не настояния Гейста. Под влиянием чисто мужской преувеличенной тревоги она повиновалась женственной потребности уступить, сладости подчинения.

— Я сделаю, как вы хотите, — сказала она.

Встав на ноги, она почувствовала себя охваченной волной слабости, которая захлестнула ее, окружив словно теплой водой и наполнив ее уши легким шумом пустой раковины.

— Помогите мне! — вскричала она.

Гейст обнял ее за талию одной рукой; он делал это нередко, но ощущение этой поддержки было по-новому сладостно для Лены. Она всею тяжестью отдалась этому покровительственно му объятию и вдруг содрогнулась, подумав, что впредь ей при дется охранять и защищать этого человека, достаточно сильного для того, чтобы поднять ее, как он и делал это в ту минуту, по тому что Гейст понес ее на руках после того, как медленно до вел до порога комнаты. Так было проще и скорее, чем застав лять ее делать несколько последних шагов. Он был слишком встревожен, чтобы задуматься над этим усилием. Он поднял ее очень высоко и положил на постель, как укладывают ребенка в колыбельку. Потом он сел на край кровати, скрывая свое беспокойство под улыбкой, которую мечтательная неподвижность взгляда Лены оставила без ответа. Но, нащупав руку Гейста, она жадно схватила ее; потом, пока она сжимала ее со всей оставшейся у нее силой, ее внезапно и властно охватил непреоборимый сон, как он охватывает дитя в колыбели, и она заснула, полуоткрыв губы, чтобы сказать ласковое успокаивающее слово, которого не успела произнести.

Пылающая тишина царила над Самбураном.

— Что означает эта новая загадка? — прошептал Гейст, наблюдая ее глубокий сон.

Он был так глубок, этот зачарованный сон, что, когда, минуту спустя, Гейст попытался тихонько разжать пальцы молодой женщины, чтобы высвободить свою руку, ему удалось сделать это, не вызвав у нее ни малейшего движения.

«Объяснение, должно быть, есть, и очень простое», — подумал он, выходя на цыпочках в столовую.

Он машинально взял с верхней полки книгу и уселся читать, но сколько ни смотрел на ее страницы, не мог вникнуть в их содержание. Глаза его оставались прикованными к сжатым параллельным строкам. Подняв их внезапно, без особой причины, он увидел по другую сторону стола неподвижно стоявшего Уанга и сразу овладел всеми своими способностями.

— Ах, да, — сказал он, словно вспомнил о позабытом и довольно неприятном, заранее назначенном свидании.

Он подождал немного; потом, несмотря на любопытство, нехотя спросил молчаливого Уанга, что его сюда привело. Гейст думал, что Уанг заговорит об украденном револьвере, но произнесенные гортанным голосом слова не имели отношения к этому щекотливому вопросу. Он говорил о чашках, блюдцах, тарелках, ножах и вилках. Все эти предметы были убраны в шкафу на веранде, на свои места, чисто вымытые, «все в полном порядке». Гейст удивился этой щепетильности у человека, который собирался его покинуть; тогда как он нисколько не был удивлен, когда Уанг закончил свой отчет по хозяйству следующими словами:

— Моя теперь уйти.

— А, теперь вы уходите? — сказал Гейст, откидываясь назад и положив на колени книгу.

— Да. Моя не любит. Один человек, два человека, три человека… нет хорошо! Моя теперь уйти.

— Что заставляет вас бежать таким образом? — спросил Гейст.

У него внезапно появилась надежда получить какие-либо разъяснения от существа, столь резко от него самого отличавшегося, смотревшего на мир с простотой и бесхитростностью, на которые собственный его ум был не способен.

— Почему? — снова начал он. — Вы к белым привыкли. Вы их хорошо знаете.

— Да. Моя знать, — согласился непроницаемый Уанг. — Моя знать много.