По ту сторону (СИ)

Kovalevich Slava По ту сторону

По ту сторону

(антиутопия)

   Между нами полоса минного поля. По прямой - всего двадцать шагов до молодой женщины с девочкой, лет семи. Пойди к ним, прямиком, в своих недавно выданных солдатских ботинках, сосчитай до пяти. Сосчитай до пяти, оставайся без ноги. Если повезёт.

   Мы, четверо, здесь, на пулеметной вышке - вторую неделю. Эта женщина приходит сюда либо одна, либо - с ребенком. Стоит и смотрит на нас. Я иногда ловлю ее взгляд на себе. Мы не знакомы. Я не знаю ее целей. Я всматриваюсь в ее обветренное, с острыми скулами лицо. Она точно не ждёт жалости. Дочка, та - иногда плачет. Мать же - крепко держит ее за руку. Три моих сослуживца молчат в её присутствии. До нее двадцать шагов, если идти по прямой. Она могла бы услышать нас, ветер может донести до неё сказанное что-то невпопад. Потому- не смеем при ней говорить. Я смотрю на нее. Примерно полчаса немой сцены. Сегодня еще шёл дождь. Земля в этих краях от воды превращается в каток из глины. Платье девочки в грязи. Куртка в грязи. В грязи ее мать. Путь к нам для них был непрост. От их бараков до нас - километра два. Смотрю на часы. Окидываю взглядом своих солдат. Они отвернулись. Двое избегают смотреть в ее сторону. Третий - рядовой Дыба, ушел в вагончик. Стыдится. Получается, она смотрит на меня. Обращается взглядом ко мне. Я не понимаю. Нет, я все понимаю. Я ничего не сделаю.

  

   Впервые она пришла восемь дней назад. В тот, первый день, ярко светило солнце. Платье ее еще не было надорвано, как сейчас. И девочку, судя по школьной форме, забрали, в этот недетский лагерь, прямо с урока. Женщина что-то шептала, по началу. Не умею читать по губам. Всматривался в нее, через бинокль. Не разобрал слов, зато рассмотрел простуду в уголке её растрескавшихся губ и веснушки... Много веснушек. Рыжая она.И дочь вся в неё. Женских слёз не заметил. Дочь же тихонько плакала. Рядовой Войтек, взяв бинокль, решил оценить формы у "светской цыпы" по пятибалльной шкале. Рядовой Ульмах врезал тому по уху. Хорошо так вмазал. Рука у него тяжелая. Помню, призвал их к порядку и отправил Войтека капать яму под новый сортир. Женщина отвернулась, взяла дочь и пошла вдоль разделительной линии. Бросился, тогда, Дыба, наш юный рыцарь, наш студент недоученный, за ней, с пакетом сухого пайка. Побежал наш Дыба за ней, кричит, объясняется, извиняется за всех нас и бросает пакет, что есть силы, в ее сторону. Само собой, щедрый дар не долетел. Благо хоть не превратился в орудие убийства. Дыба, Дыба... Я никого не бью. Но оплеуху влепил. Потом еще пару.

  

   Следующие несколько дней женщина приходила одна, Войтек и Дыба рыли яму под чутким контролем Ульмаха. Я, тем временем, инспектировал запасы, оставленные нам военными. Уговор был с ними: оставить самое необходимое. Оставили. Нашел в сарае мотоцикл с люлькой, Войтек уверяет, что зажигание починил, но бензина хватит только вокруг вышки погонять. Еще найдены три пары лыж и ящик тушенки без срока годности. Едим. Пока живы. Достраивать забор из ключей проволоки мы не можем: нет ни инструмента, ни бревен, ни людей умеющих это делать. В моих обязанностях - вести ежедневный отчет, вписывать происходящее в старую амбарную тетрадь. С каждым днём записей в отчете всё меньше. Сегодня только две. Про ту женщину я так и не упомянул. Думал, она отстанет от нас через пару дней, и тогда: забыли-проехали. А вот - нет. Вторая неделя. Буду точным, восьмой день. Пятый день с дождем, превратившим окружающую степь в непролазную пустошь. А она прошла по ней. С ребенком прошла.

  

   Снова ловлю ее взгляд. Я для неё один из тех, из-за кого она с дочерью здесь. Но ведь не я забирал их из роскошных домов. Не я увозил их сюда. Не я судил. Может муж ее вовремя не покаялся перед народом? Или ее отец презрел покаяние? А брат? Она сама? Я не знаю. Низвергали, забирали, в этот раз - другие. И были они, похоже, до этого дела ой как голодны. Скоро наелись досыта. Проснулись, как и двадцать лет назад... Посмотрели в окно, а за окном - их собственный страх, воплоти, с арматурой в тысячах рук. И заходит многорукий страх в их дома. И стучится в их двери. На моей памяти, жители этой страны, уже однажды ужасались своим соседям по лестничной клетке, улице, городу. Забыли, наверное, состарились, умерли, родились и выросли. Ужаснулись вновь... По всем официальным каналам вопили те, уже сытые... Не то что бы они раскаялись, нет. Осуждая, говорили о ком-то, в третьем лице. Возмущались кем-то безымянным - другим. И захотелось всем порядка. И военные, вновь, стали едины с народом. И в субботу, утром: с детьми в парк, в кино. И на работу вернуться в понедельник. Так вот, пока автобусы неслись к лагерю, освобождать отныне незаконно-осужденных, по всем радиостанциям уже с прискорбием сообщали: " Неизвестная форма гриппа... Карантин лагеря... Высока вероятность... Не выпускать". Развернули те, пустые, автобусы на полпути.