По ту сторону изгороди

Горечь быстро заполнила рот и горло, слюна стала вязкой и вонючей. Антон тут же вспомнил как однажды на спор съел прогоревшую спичку. Пепел скрипел на зубах, а вата, впитавшая смолу и никотин, напоминала гору самых горьких таблеток. Он накопил полный рот слюны и проглотил окурок.

Свет погас, в подъезде снова стало темно. Дрыгаться Антон перестал и тогда царевна сползла с груди, а каланча отпустила ноги. Он лежал на полу, смотрел в темноту и думал: «может ли быть такое, что никто из жильцов не слышал, как его заставляли есть сигарету?». У него текли слезы. Не от горечи в горле и вязкости во рту, а от того, что его уложили на пол девчонки, избили и унизили. Не так было бы обидно будь вместо них парни.

– Вставай! Я ж слышу, как ты дышишь, – голос Насти и слабый пенок по ноге. – Вставай и проваливай. Дружбы у нас не получилось.

Она бросила банку с хомяком ему на живот. Антон поймал и крепко прижал.

Дальше Настя обращалась к подругам:

– Смотрите, что я урвала у папаши.

– Это то, что я думаю? – удивленно, на выдохе прошептала каланча.

Звякнули бутылки, а затем раздались хлопки и свистящие звуки срывающихся жестяных крышек.

– А что у тебя с Колькой? – спросила царевна.

– Да ничего, – вяло проговорила Настя, – разбежались.

Каланча хихикнула, от чего тут же получила от царевны:

– Не смейся. Настя красивая и умная, найдет себе порядочного парня.

Антон поднялся и побрел к двери. А пока шел решал: умереть или попытаться избавиться от проглоченной сигареты? Умереть проще. Раз и нет боли, унижения, слез. Нет Насти и её подруг, тети Насти с дядей Мишей, одноклассников и ребят со двора. Но ведь тогда не будет и Сашки. А что бы он сказал, окажись рядом? Наверное, ругал Антона за такой выбор. Да, уж наверняка ругал и говорил: «А кто же накажет всех этих тварей, если ты умрешь?»

Он вышел на улицу и сунул два пальца в рот. Поглубже, так, чтоб дотронуться до корня языка. Даже не отошел от подъездной двери, склонился, натужно закашлял, издал несколько утробных рычащих звуков и выплеснул желтую жижу с черным пеплом и оранжевым фильтром.

Дверь открылась. Они его услышали.

– Ты чего это делаешь? Разве тебе разрешалось? Ну-ка девчонки держите его!

Они снова схватили, но на этот раз не стали скармливать сигареты, избили и поволокли в палисадник. Согнали собак, нашли свежее дерьмо и уложили животом на кучу.

– Вот мама разозлиться! – радовалась Настя. – Похоже сегодня твой последний день на этом свете, братец-дурачок!

Подруги смеялись, от них несло сигаретами и алкоголем. Даже через запах собачьего дерьма, размазанного по футболке, Антон ощущал смрад этой троицы.

Он поднялся и прихрамывая поковылял подальше от них. Он не торопился, хуже быть уже не могло. За спиной смеялись девчонки, громче и противней всех Настя. Через истеричный смех, проскальзывали выкрики: «Дурачок! Вонючка!»

Добрался до своего подъезда, набрал на домофоне код и вошел. На ручке остался коричневый, размазанный след. Ступени не считал, голова занята другими мыслями. Смешалась злоба и отвращение, жалость и ненависть. Хотелось плакать и бить кулаками по стене. Зубы скрипели, как ржавые цепи, в горле плотный ком с грецкий орех, а в ноздрях запах дерьма. Если бы он видел себя со стороны, то ужаснулся выражению бледного, гладкого как мрамор лица. Брови подняты высоко, глаза широкие, блестящие, а губы растянуты в злорадной, безумной улыбке.

Он стоял у входной двери в квартиру с занесенным кулаком. Вонь от футболки будто усилилась, сконцентрировалась и потоком лилась в ноздри, словно говно по канализационным трубам. Все еще с занесенной рукой прислонился ухом к двери и услышал смех и множество веселых голосов. Гости пришли. Если бы он постоял еще немного на лестничной площадки, то услышал, как дядя Миша предлагает помериться силами какому-то Алешке.

Показываться на глаза тете Тани не стоит, особенно в таком виде. Футболку не поменять, не помыться, а значит Антон пойдет в зоомагазин такой, вонючий и чумазый.

Он развернулся, спустился, вышел из подъезда и побрел со двора, через арку с живущим в коробке бомжом. Даже от него пахло не так скверно. Миновал телефонную будку, прошел лужу – в этот раз не по траве и даже не по тропинке, а нарочно по кромке, надеясь, что из мутной воды покажется рука в зеленой чешуе и утянет Антона за ногу – миновал одинокий куст сирени, ларек с фруктами и завернул за угол трехэтажного дома, с нечитаемой табличкой на углу.

Прохожие удивленно смотрели, оборачивались. Кто-то шушукался, а кто-то смеялся. Антон сжимал челюсть, прятал глаза, прижимал банку к груди, словно ища защиты у хомяка, но не сворачивая шел к своей цели.

В зоомагазине не было покупателей, Антон облегченно выдохнул, подошел к продавцу и поставил банку на стойку.

– Денег мы не даем, принимаем безвозмездно, – сказал худой парень в очках и в красной футболке с нашитой эмблемой магазина – желтой рыбкой.