По ту сторону изгороди

Подошли к последнему подъезду. Настя постучала по двери три раза.

– Это код, – пояснила она Антону.

Дверь открыла высокая, косоглазая девчонка с худым лицом, покрытым веснушками.

– Заходите, – она посмотрела через головы Антона и Насти, словно проверяла не увязались ли лишние люди. Но кроме собак никого не было, да и те остались в палисаднике.

В подъезде темно и пахло дымом от сигарет с ментолом. Такие сигареты называют женскими. Антон давно догадывался, что Настя курит, но еще ни разу не видел её с сигаретой в зубах. Однажды он застукал её за кражей начатой пачки из куртки дяди Миши, тогда Настя пригрозила, что убьет, стоит только обмолвиться об этом.

Чиркнула зажигалка, метнулись три искры, а потом зажегся огонек. Маленький, как от свечки на торте. Огонь осветил лица Настиных подруг. Кроме косоглазой тут была толстая с заплывшим подбородком, её Настя называла царевной. И только дома, когда знала, что подруга ее не слышит, добавляла к прозвищу «лягушка». Настоящих имен Антон не знал, только прозвища, придуманные Настей: царевна-лягушка и каланча. Лучшие и верные подруги, как она говорила.

Каланча выудила тонкую сигарету, поднесла к огню, затянулась и выпустила густой дым, видный даже в темноте. Зажигалка снова чиркнула и в этот раз закурила Настя.

– Расскажешь кому, убью, – сказала она и затянулась.

Антон разглядел рядом с ней на лестнице очертания банки, оставалось только придумать как забрать и уйти нетронутым.

Настя не кашляла и не сплевывала, выпустила клубы дыма из ноздрей, как курильщик со стажем.

– Кажется кто-то спускается, – шепотом сказала кто-то из подруг и они, как по команде, поднялись с лестницы. Красные точки тлеющих сигарет метнулись вверх.

– Никого там нет, дура! – голос Насти. – Кури меньше, от сигарет тупеют. Будешь вон, как мой братец.

Она хихикнула. А та, которой предназначались эти слова, недовольно цокнула языком.

Следующую порцию дыма Настя выпустила в лицо Антона. Он зажмурился, закачал головой и зачихал. Девчонки засмеялись.

– Затянись, – Настя передала ему сигарету. В этот же момент кто-то из её подруг чиркнул зажигалкой, Антон разглядел на фильтре сигареты отпечаток губной помады, а в банке на лестнице хомяка, стоящего на задних лапах и тянущегося к крышке.

– Я не курю, – сказал он и выставил вперед ладонь, как бы отстраняясь от предложения.

– Мы тоже не курим, так, балуемся, – сказала Настя, а её подруги почему-то засмеялись.

– Не хочу, – Антон отступил на шаг.

– Слушай сюда, мямля, – Настя надвинулась на него, крепко схватила за футболку у горла, – если сейчас не возьмешь у меня эту чертову сигарету, я засуну её тебе в рот целиком, зажжённую.

Эта угроза подействовала, Антон знал, что Настя не шутит, да если придется она целую пачку сигарет засунет ему в рот. Он решил подыграть, а как только Настя потеряет бдительность, схватить банку и выскочить на улицу. Он осторожно взял папиросу, покрутил в руке.

– А можно я сяду? – спросил он, поднося фильтр к губам, показывая, что настроен серьезно.

Каланча хихикнула, а Настя с усмешкой сказала:

– Да, пожалуйста. Можешь даже лечь.

Антон присел на лестницу, крепко сжал банку, оттолкнулся, резко соскочил, бросил сигарету на пол и побежал, успев толкнуть одну из подруг Насти. Загорелись лампы, реагирующие то ли на громкий звук, то ли на движение. Антон успел подумать: «почему-то до того пока не вздумал бежать лампы не горели».

Далеко убежать не успел, его схватила каланча, а царевна ударила кулаком в живот. У Антона перехватило дыхание, он скрючился, словно червяк на крючке и застонал.

– Эх ты, Антоша, а ведь если бы не вздумал спасать хомяка, то смог убежать, – улыбалась Настя. – Сдался он тебе.

Банка лежала в шаге от его ног.

– Вот я бы бросила, – сказала она, – да что хомяка, я бы хоть кого бросила если мне угрожали. Дурачок все-таки ты, правильно про тебя мама говорит.

– И я бы бросила, – поддакнула каланча, а царевна энергично закивала головой.

– Что будем с ним делать? – спрашивала царевна.

– Тащите его сюда, – скомандовала Настя, поднимая выброшенный Антоном окурок.

Они положили его на холодный пол. Толстая надавила на грудь коленом, а косая держала ноги. Антон закричал, но тут же получил кулаком в челюсть.

– Молчи! – заорала Настя, – еще один звук и будешь всю пачку жрать.

Антон примолк.

– Молодец, вот так и надо. А теперь будь добр, открой рот.

Антон сжал губы так сильно, как только смог. До белизны, до боли.

– Значит не хотим по-хорошему? – Настя глянула на царевну и махнула головой.

Сначала она ударила его по лбу, а затем надавила на щеки толстыми, сильными пальцами. Губы разжались сами собой, Антон потерял над ними контроль.

– Ну а теперь, жри! – выдавила Настя зло и сунула в рот окурок.

Толстая ладонь легла на губы и плотно зажала, так, что рот не открывался. Антон задрыгал руками и ногами, словно на электрическом стуле. Но тех, кого садят на стул привязывают ремнями, а Антона, вместо ремней, держали верные подруги Насти.

– Глотай! – завопила Настя, а за ней повторили остальные: – Глотай! Глотай!