Не лучше жили и соседи Велько. Думалось, что мачехой стала им родная земля. И многие бросали ее и уезжали на заработки в чужие страны. Где только не видали белорусского мужика! Даже в Америке, в далекой Америке, о которой ходили тогда самые невероятные слухи. Рассказывали, что там мужик может разбогатеть и сделаться паном. Но уезжали многие, а богатыми что-то не возвращались. Наоборот, приезжали домой еще беднее, чем были, изломанные непосильным трудом. «Нет, — говорили они безнадежно, — это не для нас. Жулику там можно нажиться, а рабочему человеку все равно пропадать». И продолжали ломать спину на панов.
Белорусский народ никогда не был таким безропотным и бессловесным, каким его старались изобразить в старой литературе. Как мог, он боролся с царскими чиновниками, боролся с панами и осадниками. Боролся все упорнее, все ожесточеннее.
После революции Белоруссия оказалась разрезанной пополам. Здесь панская Польша, а там — недалеко, каких-нибудь сто верст на восток — такие же белорусы, такие же полесские мужики, но у них и земля своя и жизнь другая. Там Советы. Там Ленин. Это известно всем. Что бы ни брехали паны, как бы ни отгораживались от Советской страны, земля слухом полнится. Имя Ленина услыхали здесь еще в семнадцатом году и хотя произносили его тайком, но с какой-то особенной теплотой и надеждой. Оно помогало в борьбе, оно придавало силы…
Ленин умер. Большое горе принесла его смерть всем беднякам и всем рабочим земли. Но это горе не сломило их. Нет! Именем Ленина, памятью Ленина клялись они усилить борьбу. Так было и в Западной Белоруссии. Велько хорошо запомнил эти дни. Положение до того обострилось, что хозяева каждую минуту ждали открытого возмущения. В Борки приехал из Ганцевичей усиленный наряд полиции, несколько человек арестовали, за всеми подозрительными следили. И в других деревнях тоже начались строгости и аресты.
Не только собрания нельзя было провести, но и вспоминать о Ленине, говорить о нем на людях опасались. И все-таки сговорились. Назначили место далеко в лесу, в таких трущобах, которые только коренным полещукам известны, куда никакая полиция и ногой не ступала. Велько ушел туда будто бы на охоту. Такие же охотники собрались из Хатыничей, из Люсина, из Свентицы, из Новоселок и из других деревень. Более пятидесяти человек. В лесу у костра провели траурное собрание. Железнодорожник из Лунинца Михаил (только под этим именем и знал его Велько) рассказал о жизни и работе Ильича. Суровые, испытанные бедами и трудом люди долго стояли на морозе с непокрытыми головами, и слезы замерзали у них на щеках. Много нового узнал Велько в этот день. Многое как будто заново открылось ему, как будто прояснилось перед глазами.
Позднее он встретился с Михаилом еще раз. Зимой 1931 года один знакомый Велько из Хатыничей привел железнодорожника в Борки, чтобы сохранить, укрыть его от полиции дня на два, на три. Велько помог Михаилу спрятаться и опять жадно слушал рассказы о революции, о Советском Союзе, о советских людях, о советском счастье, о том, что все люди во всех странах со временем добьются этого счастья. «Все люди рождаются равными, — говорил Михаил. — Не было случая, чтобы один родился со шпорами на ногах, а другой — с седлом на спине». Нам это кажется простой истиной, но для Велько, человека, которому всю жизнь — день за днем — твердили, что он неполноправен, что он «черная кость», что он родился мужиком, а пан рождается паном, — для Велько это было откровением и запомнилось на всю жизнь.
Встречи с Михаилом помогли ему разобраться в жизни, сделаться активным борцом. Теперь он знал, за что надо бороться, к чему надо стремиться. Велько прозрел. А вокруг него была та же нищета, бесправие, полицейский террор. Несмотря на всю его осторожность и неразговорчивость, начальники начинали коситься на него, и кулаки поглядывали подозрительно. Трудное было время.
Но это время прошло, и в 1939 году Велько встретил вступление советских войск в Западную Белоруссию, как давно ожидаемое счастье. Ожили и распрямились люди. В селе появилась школа, настоящая бесплатная школа для мужичьих детей, для детей Велько. А самому ему не только дали землю, на которой он мог сеять свой собственный хлеб, его выбрали депутатом сельсовета, потом послали в район на съезд. Он радостно, с головой окунулся в активную общественную работу, участвовал в распределении земли, агитировал, читал соседям газеты, заботился о школе; сам помогал чинить парты, подгонять оконные рамы и двери. Он побывал в Минске, побывал в колхозах Восточной Белоруссии, увидел, как живут свободные люди, как работают, как хозяйствуют. И у себя в селе начал собирать наиболее активных, наиболее сознательных крестьян — ядро будущего колхоза.