Читаем По ту сторону фронта полностью

Наш отряд небольшой — всего около сотни человек. Мы понесем больше двухсот килограммов толу, чтобы громить фашистов. За нами придут другие, московские самолеты сбросят оружие и взрывчатку. А там, на Украине, — миллионы свободолюбивых людей, ненавидящих оккупантов. Небольшая группа, мы сумеем найти опору во всем населении захваченных немцами областей, как находили ее и в Белоруссии…

…Часа в четыре группа построилась, готовая к выступлению. Обращаясь к нам с напутственным словом, Батя волновался, а прощаясь со мной, не мог удержать слез. Мы опять расставались и опять надолго. Если я даже и сумею побывать на Центральной базе, то его на ней уже не будет: он улетает в Москву.

Трогательно было прощание и с остальными нашими друзьями. Мы не могли взять с собой Велько: он необходим был здесь как человек, великолепно знающий Полесье. Теперь он жал нам руки со слезами на глазах. Плакала и Лиза: она тоже не могла идти, лапти не помогли ей, ноги у нее были растерты. И даже Тамуров приуныл. Старался приободриться, пошутить, но шутки не удавались.

Километра четыре шел вместе с нами Чёрный. Около Белого озера — у того самого столбика в лесу, где у нас когда-то был сборный пункт, — устроили привал.

— Отойдем, поговорим, — сказал я. — Есть серьезные вопросы.

Отошли, но, взволнованные, оба говорили о чем-то постороннем. И едва ли не единственное, что я сказал ему по существу при прощании, было:

— Побольше давай нам толу.

<p>Николай Велько</p>

Мы надолго распрощались со своими боевыми товарищами, с некоторыми из них мне уже не суждено было встретиться. Не удалось мне встретиться и с Николаем Велько, которого за немногие месяцы пребывания на Выгоновском озере я успел по-настоящему оценить и полюбить. Заканчивая белорусский период своих воспоминаний, я чувствую, что он был бы не полон, если бы я не рассказал об этом простом и честном человеке, славном патриоте, неутомимом борце за счастье белорусского народа, все, что знаю, что слышал от него, что сообщили мне о нем наши общие друзья.

Вот он опять входит в мою память: плотный, чуть-чуть сутуловатый, в обычном своем ватном пиджаке и черной кепке, как входил, бывало, в нашу партизанскую землянку, возвращаясь из далекой разведки. Ясно вижу его простое лицо с крупными чертами, прямой нос и серые, чистые, не умеющие прятаться глаза. Говорят, что в глазах отражается внутренний мир человека. Так и в глазах Велько, кажется, отражался весь его характер, характер человека прямого и чистого, без единого пятнышка на совести, верного в дружбе и в ненависти.

Он любил жизнь и детей, любил солнце и родные чащи Полесья, ветерок, пробегающий по вершинам сосен, птичий гомон в кустах, скромные полесские цветы… Жизнь с детства учила его голодать и работать. А сил было много и голова светлая и руки золотые. Чего только он не умел, чего только он не делал! И пахал, и сеял, и плотничал, и сапожничал, и печи клал, и лес рубил, и сплавлял его по капризным полесским речкам. Но как бы он ни ломал спину, как бы рано ни вставал, как бы поздно ни ложился, нужда все так же теснила его. Поле, которое он пахал, и зерно, которое он сеял, были чужими, а его семье едва хватало хлеба. Прекрасные строевые сосны и кряжистые дубы, которые он рубил, тоже принадлежали панам, а у него в хате ребятишки ползали по холодному земляному полу, и нечем было покрыть эту землю: панский лес слишком дорог для мужика. Хорошим он был охотником. Всякого зверя, всякую птицу знал и не терял попусту заряда, но и охотиться можно было не всегда и не везде. Леса ясновельможных князей Радзивиллов со всех сторон окружали его родную деревню Борки, а князья для своей охоты, для своей шляхетской забавы строго берегли лучшую дичь в лучших угодьях.

Так было в далекие царские времена, так было и при Пилсудском, и после Пилсудского. Казалось, просвета не будет в этой жизни. Но никакая нужда, никакой гнет не могут отнять у человека последнее. К Николаю Велько пришла в свое время любовь со всеми ее радостями. Он женился на девушке из такой же бедной семьи и еще упрямее продолжал работать. На чужой земле, в чужом лесу. Появились дети — он в них души не чаял. Возвращаясь домой с лесоразработок или с охоты, находил время нарвать своим малышам (а их уже было четверо) земляники или малины. А если бывали деньги, сам недоест, а уж прибережет им какой-нибудь гостинец. Дети росли… Что с ними будет? Неужели такая же тяжелая судьба ожидает их? Вот бы их выучить! Вот бы их в люди вывести! — Но разве сумеешь?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии