Алонов сидел, держа ружье на коленях и не отрывая глаз от Сударева. Он слышал голоса, но не вдумывался в смысл слов. Чья-то рука резко взяла его за плечо:
– Товарищ, товарищ! Что тут у вас случилось?
Кто-то присел рядом на корточки. Алонов видел плечо с погоном майора. С каждой минутой Алонов слабел. Он с усилием указал ружьем на Сударева:
– Главарь шайки диверсантов. Они зарыли в землю массу кубышек саранчи в районе водохранилища канала.
– Саранчи?! – подозрительно, недоверчиво переспросил майор государственной безопасности.
– Да. Есть доказательства… Примите у меня диверсанта… Вот доказательство. – И Алонов вытащил из кармана коробку.
Майор открыл. При виде странных предметов, похожих на закопченные миниатюрные тыквы-горлянки, настороженность исчезла.
Алонов говорил с натугой, его голос звучал вяло, тускло:
– Наблюдайте за диверсантом. Не опускайте глаз… Он хотел броситься на меня, чтобы покончить с собой. Он может попробовать повторить…
Майор спрятал в свой карман коробку, ставшую особенной ценностью – вещественным доказательством, уликой.
На подножках висели гроздья пассажиров. Несколько десятков человек, выскочивших из головных вагонов, успели образовать круг около паровоза. Вдоль поезда к месту происшествия бежали любопытные. Майор вскочил на ступеньки паровозной лестницы и закричал:
– Товарищи! Ничего особенного не произошло. Поезд отправляется! Просьба разойтись по вагонам! По вагонам, по вагонам!. – Он знаками подозвал к себе нескольких офицеров, оказавшихся поблизости. Двое офицеров взяли диверсанта за плечи. Обходчик развязал ноги бандита – и
Сударев надолго исчез для Алонова.
«Вот и всё», – подумал Алонов. Он переломил ружье, извлекая из патронников заряженные гильзы, как это должен сделать перед возвращением домой каждый уважающий себя человек.
Тут-то его и сковала усталость. Он так и остался сидеть с раскрытым ружьем. Слабели руки. Опять заныла, заболела голова. Перед глазами опускались тени, закрывшие последние краски вечерней зари. Все ли дело окончено?
Нет…
Майор спрашивал:
– Почему вы не отвечаете? Вы можете идти?.. Нет?
Алонов так и не ответил. Его подхватили на руки и куда-то понесли. Ему казалось – несли далеко, долго.
Алонову было стыдно, что его несут, как маленького, но он ничего не мог поделать с собой. Чья-то голова оказалась рядом с его головой, и Алонов заговорил:
– Еще один диверсант остался там… Он на свободе и будет продолжать. Еще один бандит остался в степи…
Алонова поднимали по крутым ступенькам вагона, задели коленом за острый косяк узкой двери, и он очнулся.
– Я ничего не сумел сделать со вторым бандитом, –
громко пожаловался Алонов, – он на свободе! Еще один…
Его необходимо немедленно поймать!
Кто-то говорил:
– Сюда, давайте его сюда. В это купе.
И рокот, и удар задвинутой двери…
Что-то жесткое, едкое, колючее забралось в ноздри, в грудь и заставило Алонова проснуться.
Он почувствовал раскачивание вагона движущегося поезда, услышал стук колес и открыл глаза. Сбоку падал очень яркий, неприятный свет настольной лампы, а над
Алоновым было женское лицо в белой косынке. Удивительно гадок нашатырный спирт – тяжелый, противный запах. Но он помог Алонову увидеть три мужских лица, сменивших женское. Майора он узнал по погонам, два других были незнакомые.
Майор спросил:
– Вы слышите? Вы можете говорить?
– Да… А где Сударев?
– Какой Сударев? – удивился майор.
И допрос свидетеля преступления пошел не по установленному порядку снятия показаний.
– Это диверсант, которого я вам сдал! – настаивал
Алонов. – Где он?
– Не беспокойтесь. Я помню, что вы говорили. Его хорошо охраняют, с ним ничего не случится. Но вы знаете его? Вы знакомы с ним?
– Нет, но я слышал, что его так называли.
– Кто?
– Бандиты.
– Сколько их?
– Их было пять.
– Почему было?
– Я застрелил двоих. Третий сам погиб. Утонул… В
трясине…
Чей-то другой голос, не голос майора, что-то сказал, майор ответил. Но смысл фраз ускользнул от Алонова. Он попытался понять, его мысли опять стали путаться. Засыпая, он успел попросить:
– Дайте нашатырного спирта.
Медицинская сестра, по правилам сопровождающая поезда, поднесла флакон. И Алонов заставил себя вдохнуть грудью.
– Может быть, вы знаете, как звали других? – продолжал свои вопросы майор.
– Фигурнов – тот, которого засосало. Одного я застрелил, когда еще не знал имен. Потом… Клебановский и
Хрипунов. Хрипунова я застрелил сегодня утром. Я напал на них в тумане. Клебановский скрылся. У меня осеклось ружье…
Майор поспешно записывал, а Алонов продолжал, не ожидая вопросов:
– Они заложили кубышки саранчи в трех местах. Очень много. Они работали два дня. Долго… На плато в ковыле, на берегах, между озерами. Там масса таких кубышек… Я
видел. Я там разложил гильзы с записками, написал, что видел… Нужно уничтожить саранчу… Ружье осеклось, иначе я застрелил бы и третьего. Он может убежать…
– Откуда они?
– Не знаю.
– Когда вы их заметили?
– Давно.
– Когда? Вы не помните дня?
– Кажется, в воскресенье… Да, в воскресенье вечером.
– Сегодня четверг, – сказал кто-то из спутников майора.
– Мешки осмотрите, – попросил Алонов. – Там пиджак