По эту сторону зла

«Глубоко почитаемая фрау Фюрстер-Ницше.

Я — страстный поклонник вашего гениального брата. Недавно я отправился в кругосветное путешествие, захватив с собой для чтения «Одиссею» Гомера и «Так сказал Заратустра» Фридриха Ницше. Всю дорогу от Сан-Франциско до Иокогамы я читал и перечитывал книгу вашего брата, постепенно постигая идею сверхчеловека. Кроме того, меня очень утешило его утверждение, что наш мир может быть приемлем только как эстетический феномен. После того, что я написал, я думаю, вам будет понятно, как страстно я хочу его увидеть. Я знаю, что он нездоров, и не возлагаю больших надежд на интеллектуальную беседу — увы, я опоздал родиться, чтобы быть его собеседником! Я просто хочу его видеть. Позвольте мне приехать к вам в любой день и в любое время, которое вы назначите.

Искренне ваш Гарри Кесслер».

Элизабет перечитала письмо графа несколько раз и задумалась. Похоже, этот граф — человек состоятельный. Любопытно, сколько ему лет? Наверно, очень молодой — он так забавно написал, что опоздал родиться.

Что ж, она любит молодых — пусть приезжает посмотреть на Фрицци. Она назначит дату и постарается хорошо подготовиться к этому визиту.

Петра

Так началась долгая история участия графа Гарри Кесслера в судьбе наследия философа Фридриха Ницше, главной и единственной хранительницей и распространительницей которого стала его сестра Элизабет Фюрстер-Ницше.

Элизабет

Элизабет нерешительно расправила складки белого льняного балахона, разложенного на просторном столе для раскройки:

— А вы уверены, что на одеянии древних персидских священнослужителей делали вытачки?

— А кто их знает, — пожала плечами портниха, — но с вытачками одеяние выглядит внушительней.

— Ладно, — вздохнула Элизабет, — вытачки так вытачки. К понедельнику сшейте мне пять комплектов, чтобы в каждом был балахон и шаровары.

Довольная собой, она вышла на крыльцо и улыбнулась падающему с неба мелкому дождику. Она бы улыбнулась чему угодно, даже страшной грозе с молниями и громом. Потому что в конце мрачного туннеля ее жизни засиял маленький светильник по имени граф Гарри Кесслер.

До его приезда она было так одинока, так одинока! Никто, ни один человек не поддерживал ее, даже родная мать от нее отвернулась, даже родная мать! И тут появляется этот граф, такой молодой, такой стройный, такой великодушный. Прежде чем подняться к Фрицци, он прошелся по дому и заметил все: и щербатую лестницу, и протекающую крышу, и зловонную выгребную яму. Рассматривая Фрицци, вперившего безучастный взгляд в пятнистый потолок, он воскликнул:

— Невозможно вынести, видя такой великий ум, гибнущий в такой нищете! Нужно что-то делать!

— Что делать? Что? — выдохнула она, ожидая, что граф сунет руку в карман и вытащит пачку денег.

Но граф только вздохнул, а на деньги не расщедрился:

— Поверьте, я бы охотно вам помог, но пока Бог хранит жизнь моих родителей, они мне денег не дают. То есть дают только на карманные расходы и больше ни-ни. Они вообразили, будто я все, что у меня есть, промотаю. И скорей всего, они правы. Но я что-нибудь придумаю, что-нибудь придумаю, клянусь.

Он осмотрел и ощупал кровать, а затем сообщил непонятно зачем:

— Кровать добротная, вполне годится.

Кровать и впрямь была добротная, резная, дубовая, супружеское ложе матери и отца. Но для чего она годится, граф объяснять не стал, а принялся шагать по комнате — раз, другой, третий, — громко считая шаги вдоль и поперек. Потом встал на колени и двинулся ползком, измеряя ладонью с растопыренными пальцами расстояние от двери до окна. Закончив измерения, он вскочил и радостно воскликнул:

— Придумал! Все очень просто — вы установите кровать в центре комнаты. Она поместится, я проверил.

— Зачем? — не поняла Элизабет.

— Как зачем? Разве не ясно? Укладываете Фридриха на кровать и приглашаете желающих увидеть великого философа на ложе болезни. В углу под окном разместится ведро с водой, куда должны стекать капли с крыши. Предлагаете посетителям пожертвовать на ремонт протекающей крыши, для чего у входа на столике поставите кувшин с широким горлом, куда они будут бросать деньги.

— Показывать моего Фрицци за деньги? Ни за что!