По эту сторону фронта

— Ну и хорошо. Ты тут ещё минут двадцать побди, пока мы сходим оправимся, а потом тебя сменим и тоже можешь поспать.

— Есть!

Ещё раз кивнув Искалиеву, я встал и, закидывая автомат за плечо, приказал зевающему, как бегемот, Геку:

— Хорош нежиться. Пошли к ручью.

— К ближнему?

— Щаз! К ближнему пусть АКовцы бегают. А так как я с ними на одном гектаре и гадить не сяду, то идём к дальнему. — Пучков сделал удивлённую морду, поэтому пришлось пояснить: — Не хватало ещё, чтобы нас со спущенными штанами какой-нибудь ранний птах из новопришедших застал. Заодно и разомнёмся.

Лёшка, удовлетворённый ответом, согласно засопел, и мы лёгкой трусцой поскакали в обход высотки, к большому ручью, находящемуся метрах в трёхстах за холмом.

Когда все дела были закончены и я, отсторожив спокойную оправку подчинённого, уже собирался возвращаться, Пучков, напяливавший в этот момент комбез, вдруг тормознулся, выглядывая что-то в свежей промоине, образовавшейся после ночного дождя. Вниз, в овражек, где протекал ручей, снова спускаться было лень, поэтому вытягивая шею, я поинтересовался:

— Чего ты копаешься?

Гек ещё с полминуты молча ковырялся в земле, а потом, сполоснув руки, вылез наверх и, протянув мне ладонь, на которой лежал «смертник», сказал:

— Боец там наш. Давно лежит, видно с сорок первого — форма ещё старая. От костяка почти ничего не осталось — звери растащили. Документов нет, зато медальон остался.

Взяв в руки чёрный пластмассовый пенал, я его раскрутил и попробовал вытряхнуть на ладонь лежавшую там бумажку. Она слегка подмокла и сразу не пошла, но, осторожно подцепив её ногтем, мне удалось вытащить рулончик, не порвав. Угу… снаружи синих пятен нет, значит, писали не химическим карандашом и поэтому есть шанс прочесть, кого же мы нашли. При помощи иголки я развернул бумажку и, с трудом разбирая расплывшиеся буквы, прочёл:

— Голубцов Иван Никифорович. Красноармеец. Тысяча девятьсот двадцать первого года рождения. Занимаемая должность — снарядный. Уроженец Псковской области. Село… блин, непонятно… то ли Гласовка, то ли Власовка, то ли вообще — Тарасовка. Ладно, позже разберёмся.

Достав офицерский блокнот, я вложил находку меж страниц и сказал:

— Сейчас пойдём обратно, пожуём, а потом вы со Змеем возьмёте саперку у Жана и прикопаете парня по-человечески. Хотя бы что осталось похороните.

Лёшка согласно кивнул и, взяв у меня пустой чёрный цилиндрик, закрутил крышечку на место и изрёк:

— Этому Голубцову ещё повезло. Документы в кадры сдадим, так хоть без вести пропавшим числиться не будет. А то сколько их таких по лесам да полям лежит — не счесть. Ведь тогда, когда отступали, не до похорон было…

Неопределённо хмыкнув, я молча повернулся и пошёл к нашему НП.

М-да… тогда действительно было не до похорон. Да и потом всё как-то недосуг. Лет шестьдесят всё руки не доходили у различных вождей, избранников и гарантов отдать последний долг павшим солдатам. И неизвестно, когда дойдут и дойдут ли вообще, так как новые войны подвалили и там тоже свои убитые и пропавшие без вести есть, на которых, кстати, так же махнули рукой…

Но Геку про это знать, разумеется, не надо. Ведь есть шанс, что хоть в этом варианте истории всё пойдёт по-другому. Может, перестанет государство поворачиваться задницей к своим защитникам. Ведь должен же быть этому предел? Почему бы ему не настать сейчас? Тем более что этот предел сами люди могут обозначить. Да и я все силы к этому приложу…

От грустных размышлений меня отвлёк вопрос Гека, который, проходя мимо малинника, сорвал несколько ягод и теперь, забросив их в рот, невнятно поинтересовался:

— А чего ты на меня спросонья так набросился? В смысле — что приснилось-то?

Я ухмыльнулся:

— Да приснилось, как будто ты на фрицевском бэтээре подсветки целей подкатил и в низинке встал. А потом ещё орать начал, рассказывая, как замечательно устроился.

Лёшка только хрюкнул, да и я, вспомнив этот сон, сначала заулыбался, но потом от внезапно пришедшей мысли чуть не сбился с шага. Блин! А может, действительно — так? Окрылённый новой идеей, я, когда мы пришли обратно, оставил Пучкова возле Жана, а сам порысил дальше — туда, где располагался НП Шарафутдинова. Марат как раз бодрствовал и, увидев меня, сначала было вскинулся, но потом, разглядев физиономию начальства, удивлённо заметил:

— Ты чего бегаешь? Рации-то уже включили…

Но я только отмахнулся и, усевшись за вывороченным, полусгнившим берёзовым стволом, возбуждённо сказал:

— Знаешь, мне кажется, я понял, что за «барабан» эти орлы с собой притащили. Это действительно — фонарь «АА»! А в мешках — аккумуляторы. Поэтому они так тяжело шли! И в ящике сам прибор.

Шах только покивал на мою тираду и невозмутимо заметил: