— А что мне, рыдать что ли? Лето на дворе, птички поют, сапоги вон новые достал. Не жизнь — малина!
— Это точно! Кстати, про малину — чего это Нечипоренко с утра разорялся?
— Да бойцы себе решили увольнительную устроить, в район ближайшего сада. Вот теперь будут бить шахту до центра Земли и закапывать остатки своих трофеев.
— Правильное решение. А то распустились тут! Твои, надеюсь, ночами не бегают?
Командир хитро посмотрел на меня, видно намекая на общую прожорливость некоторых членов разведгруппы.
— Не царское это дело, офицераґм сады шерстить. И ещё, командир, у меня тут в связи с намечающимся мероприятием вопрос один появился…
— Ну? — Гусев, почуяв подвох, перестал улыбаться и насторожился.
— Почему мы практически никогда не были лётчиками? Разными химиками, сапёрами, связистами, пехотой — сколько угодно. А вот лётную форму надевали только в сорок первом, причём когда летуны крайне непопулярны в народе были. В Рогутино, помнишь, бабки даже побить хотели, когда крылышки на петлицах увидели…
— Пхр! — Серёга, хрюкнув, выпучил глаза. — И зачем? Чего это тебя в ВВС потянуло?
— А того! — Оглядев начищенные до синих искр сапоги, я бросил тряпку на банку и, с хрустом потянувшись, ответил: — Конечно, понятно — режим секретности и всё такое прочее, но ведь жаба давит… Прикинь, вчера на перекрёстке девчонка-регулировщица
Командир закурил и, прищурив глаз от дыма, решил съехидничать:
— Это тебя не жаба, а гордыня заела. Только чего мелочиться? Сразу цепляй все награды да свою форму полковника НКВД до кучи. А на машину транспарант — «Спецотдел ставки». То-то немецкая разведка порадуется! — И, видя, что я пытаюсь возразить, командным голосом добавил: — Так что, товарищ
— Я и ношу, товарищ
— М-да… — Сергей притворно-осуждающе покачал головой. — И это говорит женатый человек…
— Кто женатый?! Штампа нет, а с таким малохольным начальством я до своей невесты, чтобы поступить с ней как честный человек, только к старости доберусь!
— Ты… — Гусев опасливо оглянулся и, увидев, что нас никто не услышал, успокоился, пробурчав: — Чего орёшь?
— Не ору, а намекаю. А вообще, разговаривая с тобой, постоянно задаюсь вопросом: где, — я поднял очи горе, — ну скажи мне, где тот весёлый, компанейский и душевный парень, с которым мы ели кашу из одного котелка да за передок ходили? Нет его. Осталось только пузо, снобизм и генерал-майорские, то есть вру — «полковничьи» погоны.
Серёга от такого нахальства поперхнулся и, возмущённо стуча себя по впадине, где должен был располагаться живот, завопил:
— Какое пузо? Где ты его увидел? На себя посмотри, кабан! Морда скоро шире плеч будет!
Вообще, настроение у нас обоих было фестивальное, и шутливая перебранка только подчёркивала данный факт. А чего бы не радоваться? Погоды стоят тёплые, мы живые, да и войне, судя по всему, скоро конец. Вот и веселимся, тем более что только позавчера новые награды обмывали, вчера слегка «умирали», а сегодня как огурчики!
Минут через пять, когда нам обоим уже надоело гавкаться, командир нетерпеливо спросил:
— Слушай, подпольный майор, я не понял, где машина? Договаривались ведь в восемь выехать. Что-то ты совсем своих орлов распустил.
— Они такие же мои, как и твои. А время только без десяти, так что всё нормально. Просто Шараф Гека со Змеем к артмастерам с утреца повёз, оружие новое отстреливать. Сейчас уже подъехать должен.
Мы закурили, а я, вспомнив, как пацаны, увидев новые автоматы, вопили от восторга, только ухмыльнулся. Гек о них два месяца бредил, с тех пор как впервые побывал на испытаниях АК-43. Уже тогда, урча от вожделения, он попытался умыкнуть «калашникова» прямо со стенда. Остановили напарника только моя зверская морда да ор генерала — начальника военприемки.
Ну ничего, зато сейчас пацаны оторвутся. Вон, только вчера вечером получили новенькие «43» и РПК[1], а сегодня с раннего утра уже умотали их пристреливать и отлаживать. Даже от поездки в город ради этого отказались. Только мы такой момент упускать не будем — «калаш» никуда не денется, а вот на Браунсбург когда ещё посмотреть получится, неизвестно.