По, Бодлер, Достоевский: Блеск и нищета национального гения

Сюжет джеймсовского «Веселого уголка» построен вокруг эпизода возвращения Спенсера Брайдона в родной дом в Нью-Йорке. Автобиографические мотивы в «Веселом уголке» совершенно очевидны, ибо отражают главный внутренний, «международный» конфликт самого Джеймса – трагическое столкновение в его сознании двух культур: старой европейской и новой американской. Подобно Брайдону Джеймс много лет провел вдали от Америки. Брайдон, американец-репатриант, приезжающий из Европы и попадающий в бурно развивающийся, устремленный к будущему Новый Свет, на самом деле оказывается в собственном прошлом, ибо субъективно он возвращается к тому Я, что было отброшено в момент отплытия в Старый Свет. У Джеймса, как и у По, двойники представляют собой разные варианты судьбы. В обеих парах двойники наделены совершенно фантастической независимостью. Правда, о судьбе второго Уилсона мы не получаем никаких сведений от автора: ему лишь декларативно приписана роль бродячей совести. Но Джеймс не просто «выносит» образ alter ego Брайдона за пределы его личности. Он дает этой «внешней» части как пространственную, так и темпоральную самостоятельность: жизнь двойника Брайдона протекала не просто на другом континенте, но и в другом временном измерении. Такой поворот, совершенный Джеймсом в двойническом дискурсе, поистине революционен[371].

Дж. Гаргано, специалист по творчеству По, пришел к выводу о том, что его фигура оставалась значимой для Джеймса на протяжении всей его жизни. При этом Гаргано, как ни странно, утверждает, что «автора “Веселого уголка”, трогательного рассказа о поиске Спенсором Брайдоном своего alter ego и бегстве от него, нисколько не впечатлили те эмоции притяжения и отталкивания, которые испытывает Уильям Уилсон по отношению к собственному двойнику»[372]. Думается, что Гаргано ошибается, преуменьшая роль «Уильяма Уилсона» в замысле и структуре джеймсовского текста. Дальнейшие рассуждения призваны показать, что Джеймс оценил оставленное По фантастическое наследство и, возможно, не без участия Достоевского приспособил двойничество для выражения собственной биографической реальности и нового чувствования в новаторской нарративной практике.

Что касается возможной роли другого претекста, «Двойника», в создании «Веселого уголка», отметим, что, несмотря на то что у нас нет доказательств непосредственного знакомства американского писателя с повестью Достоевского, Джеймс вполне мог слышать об этом фантастическом произведении от своего русского собрата по перу, приятеля и корреспондента – от И.С. Тургенева. Известно, что Тургенев присутствовал на вечере у Белинского в декабре 1845 г., когда Достоевский зачитывал первые главы еще не оконченного «Двойника». Из дневника Достоевского следует, что Тургенев тогда очень похвалил его произведение[373].

Кроме того, у Джеймса был и другой источник сведений о Достоевском – книга французского литератора и дипломата Э.М. де Вогюэ «Русский роман» («Le roman russe») в издании 1887 г., где есть глава о Достоевском «Религия страдания» («La religion de la souffrance»)[374]. Книга Вогюэ попала в личную библиотеку Джеймса вслед за французским переводом «Записок из Мертвого дома» Достоевского («Souvenirs de la maison des morts»), что со всей очевидностью доказывает интерес американца (при всем его критическом отношении к русской прозе вообще и к автору «Братьев Карамазовых» и «Преступления и наказания» в частности). Вогюэ, прекрасно знавший русскую литературу, наверняка читал «Двойника» в оригинале, хоть и не написал об этой повести в своей книге, которой было суждено сыграть исключительно важную роль в продвижении русской классики в Европе и Америке. В 1889 г. Джеймс и Вогюэ одновременно гостили у П. Бурже на Ривьере. Тогда же при личном общении Вогюэ, относительно недавно опубликовавший свой труд, мог рассказать Джеймсу о фантастическом тексте Достоевского, равно как и о своих встречах с русским писателем в Петербурге. Возможно, услышав об удивительной петербургской истории с двойниками, Джеймс задумался о создании собственного, нью-йоркского рассказа о Doppelgänger.

Итак, что же происходит с героем «Веселого уголка»? Вернувшись в родной нью-йоркский дом, Брайдон осознает, что преследующая его там призрачная сущность – это в некотором роде он сам, но в «американском исполнении». Его двойник зримо воплощает альтернативную, причем не выбранную героем добровольно жизнь в Америке. Борьба с призрачным двойником, точнее с той частью себя, которую его сознание вынуждено экстериоризировать, выражает своего рода подведение жизненных итогов и вместе с тем переживание кризиса зрелости. Вопрос, занимающий болезненное воображение героя: не упустил ли он «возможного развития (своей. – И.Г.) личности»?[375]