По, Бодлер, Достоевский: Блеск и нищета национального гения

И все-таки Якобсон в первую очередь исследователь поэзии, а не повествовательной прозы, и гораздо более очевидная связь соединяет в его текстах По и Бодлера: По не просто – теоретический предшественник и образец Бодлера (это, например, трижды подчеркнуто в полемическом послесловии к французским «Вопросам поэтики»), оба они – звенья единой традиции, которую можно было бы назвать «романтические поэты за структуру и симметрию» и основа которой линейна и состоит в цепочке прямых преемственностей (немецкие романтики – Колридж – По – Бодлер – Малларме; это особо подчеркивает Ц. Тодоров[1007]); такая передача эстафеты через океан и обратно (вне ее из значимых для Якобсона поэтов-теоретиков, и то лишь отчасти вне, остаются Хопкинс и Валери), в кругу трех наиболее богатых западных языковых традиций, позволяет не только выделить в романтизме неочевидную «математическую» линию, но и еще раз проблематизировать взаимоотношения классицистической и романтической традиций в литературной культуре XIX и XX веков – применительно к Якобсону, но также и вообще.

Получается, что Якобсон в наиболее разработанном у него вопросе лексической поэтики текста, а именно тропологическом следовал теоретической традиции, зародившейся в античности, доведенной до совершенства классицистами и оставленной романтиками. В то же время в общем очерке своей поэтики он как будто обнаруживает едва ли не обратную генеалогию[1008].

В традиции техника якобсоновского анализа в целом нередко именуется его выражением «грамматика поэзии», и это понятно: во-первых, поэтической грамматикой Якобсон действительно занимался особенно много, во-вторых (и это, пожалуй, важнее), другие, явно заявленные у него аспекты анализа – стих и версификация, звуковой и отчасти лексический языковые уровни – ко времени появления поздних разборов Якобсона представляли собой более или менее хорошо разработанные области; скажем, в русском стиховедении уже были А. Белый и его последователи и К.Ф. Тарановский; появилась статья О.М. Брика о звуковых повторах и ее продолжения; в то же время готовились к печати и издавались Ж. Старобинским тетради Ф. де Соссюра по анаграммам[1009]; но в области открытия системы морфологических эквивалентностей и дистрибуций в поэзии Якобсон был фактически первооткрывателем. И вот эта якобсоновская техника анализа обычно возводится – не без оглядки на теоретическую линию По и Бодлера – к первоинтуициям романтиков, к идее лингвистической поэтики, как она заявлена у немецких романтиков, к предгумбольдтовскому и гумбольдтовскому чувству творческой мощи и тотальной поэтической и семантической завербованности языка – причем языка, понимаемого не поверхностно, только как словарь, а в совокупности его строя, в котором грамматике принадлежит не меньшая роль (типология языков братьев Шлегелей и Гумбольдта как раз заостряла эту грамматическую проблематику).

Почему же за ключевыми терминами в лексико-семантической области надо идти к классицистам, а за обоснованием значимости грамматических и подобных эквивалентностей и дистрибуций – к романтикам? Или иначе: почему сам романтизм устами одних своих питомцев призывает сломать шею риторике и забывает простую и четкую терминологию тропов, а в декларациях других разрабатывает структурное, основанное на идее симметрии, математизированное понимание поэзии?

На этот вопрос можно предложить несколько ответов, и вот некоторые из них. Первый, более частный, состоит в том, что в областях стиха, фоники и грамматики Якобсон и на практике проводит, и в обобщающих замечаниях предполагает тотальную значимость всех элементов этих уровней для семантики и поэтики текста, во всех возможных симметриях и асимметриях, а в области лексики, прорываясь в тех или иных замечаниях к такому же целостному пониманию, в основном остается на позициях значимости только маркированных элементов – в основном тропов. Это, кстати, сближало его с «новой критикой», чьих классиков он цитировал[1010], разделив с ними репутацию ключевых авторов дискуссии о метафоре[1011]. Подход к лексике, подобный тому, что отличал Якобсона в области стиха, фоники и грамматики, развивали другие авторы, формировавшие практику сквозного рассмотрения лексики поэтического текста – в русской традиции это, например, такие аналитики, как Ю.И. Левин[1012]; с одной стороны, эта установка приводила к необходимости рассматривать все эквивалентности в лексике текста, повторы разных типов, синонимию, антонимию и так далее; с другой – подразумевала разработку лексического картографирования текста, классификации и идеографической систематизации лексики – либо по полевой и мотивной близости, либо по семантическим оппозициям (метод, предложенный у нас В.Н. Топоровым и Вяч. Вс. Ивановым[1013] ивосходивший к идеям соавтора Якобсона по разбору Бодлера К. Леви-Стросса)[1014].