По, Бодлер, Достоевский: Блеск и нищета национального гения

уплотнение повествования образами, привлеченными по смежности, то есть путь от собственного термина к метонимии и синекдохе. Это «уплотнение» осуществляется наперекор интриге либо вовсе отменяет интригу. Возьмем грубый пример: два литературных самоубийства – бедной Лизы и Анны Карениной. Рисуя самоубийство Анны, Толстой пишет, главным образом, о ее сумочке. Этот несущественный признак Карамзину показался бы бессмысленным, хотя по сравнению с авантюрным романом XVIII века рассказ Карамзина – тоже цепь несущественных признаков. Если в авантюрном романе XVIII века герой встречал прохожего, то именно того, который нужен ему или по крайней мере интриге. А у Гоголя, или Толстого, или Достоевского герой обязательно встретит сперва прохожего ненужного, лишнего с точки зрения фабулы, и завяжет с ним разговор, из которого для фабулы ничего не последует[1004], –

и другой, почти итоговой, из поздней работы о двух типах афазии: там Якобсон, остроумно и почти контрабандой начав с психопатических особенностей Глеба Успенского, переходит к морфологии реалистического стиля:

Русский писатель Глеб Иванович Успенский в последние годы жизни страдал душевной болезнью, сопровождавшейся расстройством речи. Свои собственные имя и отчество Глеб Иванович он расчленял на два независимых имени, обозначавших для него два отдельных существа: Глеб был наделен всеми добродетелями, а Иванович стал воплощением всех пороков Успенского….здесь мы имеем расстройство подобия. Поскольку оно связано со склонностью к метонимии, литературный стиль Успенского в начале его творчества представляет особый интерес….у Успенского была отчетливая склонность к метонимии и особенно к синекдохе… Конечно, метонимический стиль произведений Успенского очевидным образом поддерживался господствовавшим литературным каноном его времени, то есть «реализмом» конца XIX в….[1005]

Что же касается определения Достоевского как позднего романтика, то любопытно, что здесь Якобсон предвосхищает – едва ли являясь прямым источником – неклассическую историко-литературную концепцию В.В. Кожинова[1006], согласно которой развитие русской словесности XIX–XX веков кодируется двумя системами соотношений с эволюцией западноевропейской литературы: внешняя уподобляет русских авторов, школы и тексты синхронным явлениям западной литературной истории, а глубинные соответствия основаны на асинхронной изотопии. Русская литература, опаздывая и мимикрируя метаморфозом синхронных стилей, проходит тот же путь, что в свое время европейская: вплоть до Пушкина фактически ренессанс, и Пушкин как его воплощение, подобный Шекспиру и Сервантесу; в Баратынском, Лермонтове и Гоголе – барокко; радикальные критики подобны просвещению; ранний Тургенев и Толстой – сентиментализму, и только их зрелое творчество подлинно синхронизирует русскую традицию с европейской в реализме. Достоевскому в этой концепции своеобразного продолжателя Бахтина уделено место гениального воплощения русского и мирового романтизма.