По, Бодлер, Достоевский: Блеск и нищета национального гения

Что же такое каприз в понимании Достоевского? Как это ни парадоксально, но капризность По в представлении русского писателя складывается из «верности» (реалистичности?) описания души человека, поставленного в исключительные обстоятельства, но также – из «силы воображения», преумноженной «силой подробностей», то есть опять же ярко выраженной склонностью к детализации, конкретизации повествования, созидающего почти полную иллюзию действительности, реальности описания: газетная утка оказывается здесь едва ли не повествовательным образцом. Если вспомнить, что Достоевский сводит «американскость» По к «материальности», то есть к отсутствию высокого идеала, сам творческий метод автора «Убийств на улице Морг» обретает под пером русского писателя черты определенного рода – капризного – «реализма», вполне согласующегося с лишенным высоких идеалов мировоззрением «вполне американца» По. Таковы вкратце имплицитные гипотезы того беглого рассуждения о методе По-писателя, который Достоевский представил в своем очерке[604].

В задачи настоящей работы не входит ни опровержение, ни подтверждение этих немногословных догадок; гораздо интереснее будет сравнить смутные предположения русского писателя с теми критическими суждениями о По, об Америке, американских культуре, литературе, образе жизни, которые были сформулированы в открытых и скрытых прениях, завязавшихся в начале 1850-х гг. во Франции между Бодлером, уже приступившим в это время к переводам рассказов По, и одним из его старших современников Ж.А. Барбе д’Оревильи (1808 – 1889), чьи суждения об американском писателе не только сказались некоторым образом на эволюции взглядов автора «Цветов Зла» на те отношения, что связывали его с американским собратом по перу, но и в чем-то предвосхитили оценки Достоевского.

При этом нелишним будет напомнить, что прямых оснований для подобного сравнения более чем достаточно. Во-первых, соглашаясь с Э.Ф. Осиповой, высказавшей в нашей книге предположение, что переводы трех рассказов По были выполнены Д.Л. Михайловским не с французского языка, как это считалось прежде в русской филологии, а непосредственно с подлинника, что легко подтверждается сравнительным анализом трех текстов (По, Бодлера, Михайловского), нельзя не принимать во внимание того обстоятельства, что сам Достоевский, не владевший английским языком, читал По именно по-французски, в издании «Новые необычайные истории», опубликованном Бодлером отдельной книгой в 1857 г. Во-вторых, как верно указывается в примечаниях к тексту «Трех рассказов Эдгара Поэ» в академическом собрании сочинений Достоевского[605], русскому писателю мог быть известен более ранний вариант предисловия Бодлера к упомянутому сборнику, появившийся во Франции весной 1852 г. и напечатанный в анонимном русском переводе под названием «Эдгар Эллен-Поэ. Северо-американский поэт» осенью того же 1852 г. в журнале «Пантеон» (№ 9): сама формула Достоевского «вполне американец» отчетливо перекликается с русским заглавием очерка французского поэта. В-третьих, – и это, наверное, самое важное – необходимо сознавать, что позиция Бодлера-переводчика и толкователя По отнюдь не оставалась неизменной на протяжении тех почти двадцати лет творческой жизни, которые он отдал «переселению» сочинений американского писателя на французскую почву. При этом, как уже было сказано, в эволюции взглядов Бодлера на творчество По, равно как на те отношения, что связали его собственное литературное лицо с американским «двойником», определенную роль мог сыграть открытый и скрытый диалог поэта с Барбе д’Оревильи. Строго говоря, нам важно не столько установить точные генетические связи между текстами четырех писателей, сколько воссоздать саму «философию обстановки», в рамках которой стали возможны в литературном сознании эпохи эти переклички и соответствия, схождения и расхождения вполне разнородных литературных суждений об «американском гении».