Плоть и кровь

И Вилла немедля проняла неуверенность. Это что же, получается — он гонит Мэтта? Вилл знал, что, занервничав, он становится чересчур вертким, не в меру умствующим, хоть и понимал также: в определенном смысле ему и вправду хочется, чтобы Мэтт ушел. Слишком уж он хорош, слишком щедро одарен природой. Непринужденная красота Мэтта выглядела неуместной в затхлом воздухе бара.

— Да нет, — сказал Вилл. — Собственно, я вовсе не это имел в виду, просто пытался… ну, знаете, показать, какой я умный.

— Я все равно уже устал, — ответил Мэтт. — А мне завтра рано вставать.

— А. Ну ладно.

Мэтт зевнул, демонстрируя усталость. Нить прозрачной слюны протянулась от его верхних зубов к нижним.

— Вообще говоря, мне тоже завтра рано вставать, — сказал Вилл. — С утра уроки. А сюда я забежал, чтобы выпить по-быстрому пива с моими дядьями и тетками.

— Вы учитель? — спросил Мэтт.

— Да.

— А я совсем недавно закончил учебу.

— Правда?

— Только что получил диплом магистра, в Гарварде. Буду работать в правительстве.

— Понятно. Что же, кто-то должен заниматься и этим.

— Ну да, — сказал Мэтт. — Ладно, мне пора.

— Хорошо.

Неуловимая, не имеющая названия смена настроения. Вилл и Мэтт взглянули друг другу в глаза, пожали плечами, словно разделив некую шутку. Мэтт спросил:

— А не хотите заглянуть ко мне, выпить еще пива?

Вилл заморгал. Нет, все-таки Мэтт — несомненная галлюцинация. Невозможно же, чтобы такой человек, обладатель тяжелой челюсти и мышц, которые Виллу только снились, взял бы да и пригласил его к себе. Мэтт принадлежит к совершенно иному миру.

— Хорошо, — ответил Вилл. — Конечно.

— Ну тогда пошли.

Они забрали из гардероба плащи. Выходя из бара, Вилл оглянулся на Рокуэлла. Тот поднял перед собой бокал с дайкири, и Вилл представил, как он стоит с родителями и покинутыми возлюбленными в гавани, глядя вслед уходящему кораблю. Рокуэлл тоже был когда-то красив и жил посреди целой паутины возможностей. Вилл на краткий миг ощутил простое, ожидающее всех и каждого одиночество. Небольшой пакет с продуктами, долгий подъем по лестнице. А в следующий миг он вышел за Мэттом на улицу.

Воздух поблескивал от негустого льдистого тумана. Мэтт остановил такси, и на этом их разговор закончился. Он назвал адрес в Кембридже, в шести примерно кварталах от дома, в котором Вилл ютился во время учебы в Гарварде, уселся сзади, рядом с Биллом, и словно бы ушел в себя. Вилл задал ему пару вопросов, простых — где учился, откуда родом, Мэтт отвечал односложно, глядя на скользящий за окном город. Чтобы успокоить расходившиеся нервы, Вилл занялся проверкой Мэтта на наличие в нем признаков человеческого существа. Аккуратно подстриженные ногти. Заурядный, дешевый одеколон (знакомой Виллу марки). Даже при его красоте и размерах у него наверняка имелись какие-то надежды, подрастающая рощица разочарований. Когда-то и он был ребенком и плакал, ощущая бессилие.

Мэтт жил в коричневом многоэтажном доме. Вилл, проходя мимо таких, не без содрогания пытался представить себе людей, которым захотелось бы поселиться вот в этом. Молчание продолжалось и пока они пересекали вестибюль, входили в лифт. Горевший в нем яркий свет красоте Мэтта нисколько не повредил, разве что лицо его обрело каменное спокойствие, утратив открытость и мирное благодушие, отличавшее его в баре и в такси. Внезапно Вилл понял, что не может представить себя целующим это лицо. И начал мысленно повторять: это пройдет. Что бы ни случилось, я скоро вернусь на улицу, в мою жизнь. Он задумался о том, что будет есть, когда возвратится домой. Там его дожидались бананы, немного перезрелые. Дожидались остатки взятой из китайского ресторанчика еды.

Квартиру Мэтта заполняли штабеля картонных коробок, среди которых затесалось одно-единственное мягкое кресло. Голые стены сияли белизной в белом свете шаровидной потолочной лампы. Тени отсутствовали. На одной из коробок стояло выведенное твердой рукой слово «Заметки».

— Я переселяюсь, — сказал Мэтт. — Послезавтра уезжаю в Вашингтон.

— О. Счастливого пути.

— Пива хотите? — спросил Мэтт.

— Конечно.

Мэтт ушел на кухню и вернулся с двумя бутылками пива. Свет был ровен и бесцветен, как текущая из крана вода. Войди в это, говорил себе Вилл. Сделай это, чем бы оно ни оказалось, и уходи. Однако сам воздух здесь сопротивлялся ему. Эта комната отрицала секс. Вилла не покидало чувство, что ему бьют прямо в лицо фотовспышки. Он и Мэтт стояли бок о бок, пили пиво. Вилл ощущал себя затерявшимся в собственной одежде. Ботинки его казались ему огромными. Он вдруг подумал, что они с Мэттом просто не поняли друг друга. Мэтт невесть почему не сообразил, что попал в бар геев. И просто пригласил Вилла по-приятельски выпить с ним пива перед тем, как он стряхнет с себя прежнюю жизнь и войдет в новую. Мысль эта показалась Виллу привлекательной — он не рискнул бы заниматься сексом с человеком, настолько отчужденным и столь ладно скроенным.

— Какую работу вы там получили? — спросил Вилл.