Плоть и кровь

Тем не менее занести Константину контракт было необходимо, и Мэри пришла к нему знойным утром, около десяти, пришла одетой в бежевую льняную юбку и бледно-желтую шелковую блузку. Константин сидел за своим рабочим столом и вид имел до того встрепанный и замотанный, что Мэри погадала: уж не сорвал ли он, услышав, как открылась входная дверь, трубку с телефона, не включил ли на нем все три лампочки ожидающих вызовов и не начал ли оголтело строчить в лежавшем перед ним большом блокноте какие-то бессмысленные слова? Его поведение могло быть всего лишь игрой на публику, попыткой произвести впечатление на пришедшего к нему человека, — а что это за человек, кредитор или инвестор, не важно, — и сейчас, увидев ее, он положит трубку и откинется на спинку своего большого кресла на колесиках, издававшего резкий, зазубристый звук при каждом его перемещении по листу дешевого пластика, который Константин настелил за своим рабочим столом, чтобы защитить ковер.

Однако он продолжал говорить: —…я же сказал тебе, Джимми, по малой смете, и если ты так представляешь себе малую, мать ее, смету, то у меня просто слов нет…

Он рубанул ладонью воздух — жест одновременно и приветственный и изгоняющий, — указал пальцем на правый угол стола, и Мэри положила туда контракт. Константин произнес одними губами: «Спасибо» — и снова заговорил в трубку:

— …я хочу, чтобы ты получил хорошую цену, вот чего я хочу. И если я должен объяснять тебе, что такое хорошая цена, ладно, объясню, хорошая цена — это…

Мэри повернулась, чтобы уйти, ей не терпелось вернуться в относительную тишину собственной жизни, к ее чистым и мягким поверхностям. И оказалась нос к носу с секретаршей Ника Казанзакиса — как бишь ее? — пухлой женщиной, с которой она познакомилась два года назад на рождественской вечеринке.

— О, — сказала Мэри и улыбнулась. — Здравствуйте.

Как же ее зовут? Марта, Маргарет? Нет, имя у нее иностранное.

Женщина стояла перед Мэри, и лицо у нее было таким пустым, таким тупо ошеломленным, что Мэри заподозрила ее в слабоумии. Нечто придурковатое в ней — толстой, с маленькой головкой, с бесцветными, белесыми, собранными на затылке в кулачок волосами — и вправду присутствовало. И первая мысль Мэри была такой: разговаривать с ней следует медленно и раздельно, как с ребенком. Можно сказать ей что-нибудь вроде «Я миссис Стассос, какое у вас красивое платье».

— Здравствуйте, — произнесла с непонятным акцентом женщина. Тон ее оказался резким и ни в коей мере не простым. И Мэри увидела, как пустое лицо женщины заполняется, точно стакан цветного стекла прозрачной жидкостью, выражением. Лицо становилось под толстым слоем косметики вызывающим и торжествующим, как если бы она одна во всем свете знала о некоем давнем проступке Мэри, о грехе, который Мэри полагала напрочь забытым.

— По-моему, мы уже встречались, — сказала Мэри. — Я — Мэри Стассос.

— Магда Болчик, — произнесла женщина, продолжая взирать на Мэри с победительной ненавистью, столь оголенной, что казалось, будто ненависть эта истекает из нее волнами, как жар из асфальта.

— На рождественской вечеринке, сколько я помню, — сказала Мэри. — Я, собственно, уже ухожу, просто занесла кое-какие документы.

— Да, на рождественской вечеринке, — согласилась Магда.

— Да. Ну что же, приятно было снова увидеться с вами.

Мэри обогнула ее и пошла к двери. Она еще могла уйти отсюда не более чем слегка озадаченной, неприятно встревоженной, однако обернулась и увидела это. Увидела, как женщина быстро обошла стол Константина и остановилась, положив ладонь на его плечо. Увидела, как Константин смахнул эту ладонь, увидела, как он обратил к ней, к Мэри, полный паники взгляд, продолжая говорить что-то о том, сколько должна стоить обрешетка.

Это была та самая женщина.

И Мэри словно утратила себя самое, утратила все представления о причинах и следствиях. Да, она знала, что Константин завел роман, но женщина, которая рисовалась ее воображению, была настолько другой, настолько превосходившей вот эту, что теперь ей показались нарушенными сами законы физики. Если эта невзрачная толстуха могла спать с ее мужем — могла стать ее соперницей, — тогда и бумаги, лежавшие на столе Константина, могли завизжать, вспорхнуть, точно птицы, и полететь кругами по комнате. Кофейник мог взорваться, а стены внезапно пойти трещинами. С секунду Мэри оставалась неподвижной — Магда смотрела на нее с яростным удовлетворением набившего брюхо медведя, а продолжавший разговаривать по телефону Константин смотрел просительно и виновато.

И она сделала то единственное, о чем еще знала, как оно делается. Сказала приятным голосом: «До встречи». Коснулась сережки. И ушла.