Плоть и кровь

— Мы ехали больше двух часов, — продолжала Кассандра. — Стоял приятный июльский день, вдоль дороги росли тигровые лилии и черноглазые сюзанки. На мне был весьма, если я вправе сказать об этом сама, соблазнительный крестильный наряд: белые кожаные брючки, верхняя половина смокинга и походные башмаки, поскольку, мой милый, нам еще предстояло отправиться в настоящий поход к волшебной реке, ведь твоя мама не стала бы выбирать ту, которая протекает рядом с шоссе, нет уж, увольте.

— А ехали мы в синей машине.

— Да, совершенно верно. В прокатной «тойоте», не так чтобы очень роскошной, но надежной. А находились в ней ты, твоя мама, Вилл и я.

— Aгa.

— И вот наконец мы остановили машину и понесли тебя к реке.

— Это далеко? — спросил Джамаль.

— О, для того чтобы точно ответить на твой вопрос, мне необходимо подумать. Во всяком случае, дальше, чем от Канал-стрит до Центрального парка.

— Правильно.

— И наконец, мы пришли к реке, и прическа твоей тети Кассандры несколько растрепалась, однако она была настоящим труппером, очень дальней, но все же родственницей Дэниэла Буна. И сказать по правде, река была прекрасна. Большая, широкая, с деревьями по берегам, и, видит бог, людей вокруг почти не было, ведь мало кто согласился бы тащиться в такую даль лишь ради удовольствия полюбоваться на то, что течет у него дома из крана…

— Там еще рыба была.

— Ммм. Форель. Прекрасно различимая. Все мы разулись и вступили в воду, холодную как лед, и у тети Кассандры случился недолгий приступ недовольства, с которым она великолепнейшим образом справилась. Вода была очень чистой, дно реки покрывали круглые камушки, и все было так красиво, несмотря даже на то, что от температуры этой воды и эскимоса пробила бы нервная дрожь.

— А меня несла мама.

— Да, именно так, — подтвердила Кассандра. — Мы вошли с тобой в воду, произнесли несколько слов, я и Вилл пообещали заботиться о тебе, а потом Вилл, не слушая возражений тети Кассандры, вылил тебе на головку немножко холодной воды. Потому что это как-никак было крещением.

— И я разревелся.

— Как поступил бы на твоем месте всякий разумный человек. Ты ревел во все время нашего возвращения к машине, а как только мы тронулись с места, заснул.

— И это конец истории, — сказал Джамаль.

— Более-менее. Вот так усталая старая кляча, которая сидит сейчас рядом с тобой, и стала твоей крестной матерью. Милый, если мир и полон чего-то, то лишь сюрпризов.

— Конец истории, — повторил Джамаль.

— Ну-с, и да, и опять-таки нет, — ответила Кассандра.

Когда они вернулись домой, Зои лежала в жару. Некоторое время назад жар утих, обратив ее в женщину, сидевшую посреди комнаты с чашкой ромашкового чая в руках и глядевшую ожидая возвращения сына, как за окном падает снег. Потом температура подскочила снова, и Зои потонула в ней, в жаре, в немощи, в странных обжигающих мыслях, которым не терпелось обратиться в сны. Болезнь действовала на нее как наркотик, но содержала в себе что-то более резкое, подлое, и Зои напрягала силы, стараясь сохранить в окруженной снегами комнате заведенный порядок, обычный ход времени. Это Нью-Йорк, это январь. Выцветшие розы на обшивке кресла норовили зашевелиться, обзавестись лицами, однако Зои запретила им это, и они остались розами, красными, пурпурными, неподвижными. Она лежала на матрасе, присматривая за розами, и тут все вернулись, — Зои следила за розами слишком пристально, чтобы услышать, как открывается дверь. Джамаль нерешительно и торопливо запрыгнул к ней на матрас, от сына тянуло холодом, волосы его были осыпаны совершенной формы бусинами чистой воды.

— Привет, — прошептала она. — Ты вернулся.

— Мне космический корабль подарили, — сообщил он. И показал ей подарок — серую тарелку с прозрачным куполом в самой середке. Джамаль описал ею в воздухе широкую дугу, и Зои уловила запах корабля, резкий запах новой пластмассы, неживой и сладковатый.

— Совсем такой, как ты хотел, — сказала она. Голос ее был точно струйка воды, истекающая из какого-то места, которое находилось вблизи нее, но не в ней.

— Да, — подтвердил Джамаль, хоть она и знала, что это неправда. Каким образом они научаются врать — так рано, когда никто их об этом еще и не просит?

Ее мать присела на краешек матраса, положила ладонь на лоб Зои.

— Ты все еще горишь, — сказала она.

— Не страшно, — ответила Зои. — Мне уж и стало лучше, а полчаса назад все вернулось.

— По-моему, тебе все-таки стоит показаться врачу, — сказал Вилл. — Если ты ему не позвонишь, позвоню я.

— Да нет, все хорошо, — сказала ему Зои. — Ну грипп, с кем не бывает? Он и у Джамаля был на прошлой неделе, правда, милый?

Джамаль кивнул. Он весь ушел в созерцание новой игрушки, и Зои тоже, следом за ним. Свет лампы сиял на серой поверхности корабля, на белом слове «Энтерпрайз». Космос ярок, не темен. И ты можешь лететь куда захочешь.

Кассандра сказала:

— Я согрею для Джамаля немного супа. Может, и ты поешь, а, лапа?