— Нет. Хотя постойте-ка. Была еще один раз, несколько месяцев спустя, на Пасху. Опять то же самое — игрушки, сладости. Принесла больших шоколадных зайцев и пару детских платьев из дорогого магазина в Беверли-Хиллз — по-моему, французских.
— И с Пасхи вы не разговаривали?
— Нет. — Он нахмурился. — Оба раза она так разволновала детей, что те долго не могли успокоиться.
Тиг посмотрел на меня, я понимающе кивнул.
— Чрезмерное возбуждение от подарков.
— Да, так оно и было. — Его здоровый глаз моргнул.
Майло спросил:
— Вы общались с Лорен во время ее визитов? Она говорила, чем занимается?
— Нет. Одаривала меня презрительным взглядом, спрашивала, где дети, шла мимо, отдавала подарки и прощалась.
— Вообще о своей жизни не упоминала? Ни слова?
— Так, хвалилась.
— Чем?
— Планами на учебу. Деньгами. На ней были дорогие шмотки. Особенно в последний раз, на Пасху. Костюм, туфли. У меня возникали кое-какие мысли о том, откуда эти деньги, но я помалкивал. Зачем все заново начинать?
— Какие мысли, сэр?
— Вы знаете.
Майло пожал плечами и посмотрел невинными глазами. Тиг бросил на него скептический взгляд.
— Вы должны знать, она ведь раньше жила на улице.
— Незаконные действия, кражи?
— Проституция. Несколько лет назад у нее были неприятности. Вы разве об этом не знаете?
— Расследование только началось.
— Ну так начните с проверки своих данных. Лорен попалась за проституцию в девятнадцать лет. В Рино, штат Невада. Когда Лорен сунули в тюрягу, у нее не оказалось при себе денег. Она позвонила мне и попросила внести залог. Годами от нее ни слуху ни духу, и тут звонит. Потом опять пропала на пару лет до того Рождества. А затем вдруг стала большой шишкой, а я — дерьмом.
Он не сказал, что она была одной из девушек Гретхен Штенгель. Имя Вестсайдской Мадам долго мелькало в газетах, но никого из девушек не упоминали. Впрочем, как и клиентов. Майло царапал что-то в своем блокноте.
— Значит, вы общались и до Рождества.
— Я не считал телефонные звонки.
— Она больше не звонила?
— Нет.
— Вы заплатили залог?
— С чего вдруг? Я сказал: сама вляпалась, сама и выпутывайся. Она обматерила меня и повесила трубку. — Тиг усмехнулся. — Пыталась меня надуть. Говорила, это ошибка. Утверждала, что работает в казино, сопровождает богатых клиентов, в этом нет ничего незаконного, а полиция просто перестаралась. У нее, видите ли, не оказалось при себе наличных. Ей нужно лишь добраться до дома, к своим кредиткам, и она все сама уладит, если я пришлю деньги. Кредитные карточки, вы слышали? Пыталась показать мне, что живет красивой жизнью, а я тут застрял на больничной койке.
— Вы болели?
Тиг потрогал шрам.
— У меня в то время был свой бизнес — прокладывал электропроводку. Однажды выполнял заказ, но что-то не заладилось. Я рухнул на арматуру. Пролежал в коме неделю, потом двоилось в глазах несколько месяцев. До сих пор мучают головные боли. — Он бросил взгляд на пивные бутылки. — Я подал в суд, требуя возмещения ущерба, так как не мог дальше работать. Однако адвокаты съедали денег больше, чем я рассчитывал получить в качестве компенсации. Потом еще Патриция сказала, что беременна… Я сидел на болеутоляющих, почти всегда находился как в тумане, а тут Лорен звонит и заявляет, что полиция «перестаралась».
В его голосе слышался вызов. Даже после смерти Лорен могла его завести.
— Как же она внесла залог? — спросил Майло.
— Откуда я знаю? — Тиг покачал головой, вытащил что-то из своей бородки. — Я не выставил ее в первое Рождество, хотел быть порядочным… Она могла и не считать себя моей дочерью… Я уже достаточно взрослый, чтобы не обращать внимания на подобные вещи.
— Вы сказали, Лорен не считала себя вашей дочерью?
Лайл засмеялся.
— Это она мне тоже высказала. Целый грузовик всякой грязи вывалила, а я просто сидел и держал себя в руках. Я всегда так себя вел с ней — даже когда она была ребенком.
Он помолчал.
— Мы с Лорен никогда… С ней проблем хватало. День ото дня пыталась выставить меня идиотом. Что бы я ни сказал или ни сделал — все было неразумно. Или глупо. — Тиг положил руку на сердце. — Встречаются люди, с которыми вы просто не можете ладить, как бы ни старались. Я надеялся, однажды она вырастет, поймет, может, станет… вежливой.
Он покачал головой. В глазах первый раз за вечер появились слезы.
— По крайней мере у меня есть еще две… Они меня любят, не говорят гадостей. Вы правда не знаете, кто это мог сделать?
— Пока нет, — ответил Майло. — А что?
— Да так, ничего. Просто подумал, что будет несложно выяснить. Ищите среди всяких отбросов. Она сама себе такую жизнь выбрала. Любила красивую одежду и все такое. Когда Лорен в последний раз приходила, опять начала хвалиться, что якобы поступила в университет. Только я не особо верил.
— Чему?
— Байкам о ее студенческой жизни. Решил, очередное вранье. — Лайл повернулся ко мне. — Она врала с пеленок. Верите или нет, но это так. Когда ей было четыре или пять, она показывала на красное и утверждала, что это синее. Просто для того, чтобы поспорить. Мне Лорен не показалась студенткой — они так не одеваются, одни драгоценности чего стоят.