Площадь Разгуляй

Никто. Ну, тут, собрали, значит, загнали сперва в багажный сарай. Потом в вагоны — в телячьи. И — на Восток! Куда? Да в самую что ни на есть Сибирь — в Тюмень! Как ехали — вспомнить тошно. Одно: я сына схоронил, шесть лет было пацану. Брат – тоже сынишку малого, два года было. Другие горя тоже хлебанули порядком…

Ну ладно. Прибыли в Тюмень. Места, где приткнуться, нету. Пригнали в какой–то совхоз милицейский, а там все начальство вусмерть пьяно. А-а, — говорят, — враги народа прикатили, падлы! Ну, мы вас перевоспитуем, отучим шпионствовать, научим свободу любить!.. Вот так. И отогнали нас всех еще дальше в тайгу, за 120 километров на север, в ихнюю лесоповальную командировку. А у нас, обратно, новые покойники — еще трое детишек померло. И невестка Тамара. И так нам от всего тяжко стало, так заскучали мы — хоть руки на себя накладай… Не мы одни. Вместе с нами, с самого первого дня, еще одиннадцать семей мыкается, горе делит. И у их детишки помирают. И им хоть помирай!..

А на этой повальной командировке — ни избы, чтоб детишек и баб от мороза поберечь, — мороз–то все пятьдесят с гаком жмет! — ни топора, чтоб лес свалить и хоть костер зажечь — угреться. Все пропито, все растащено… Ну, гибель. Все. А пока мы огляделися, пока хватились — ханыга совхозный в кошевку упал, вожжи подобрал, мерина хлестнул и… Видали мы его, басурмана! Только издаля крикнул: «Захочите жить — сообразите сами, что к чему!» И как не было его вовсе…

Что ж нам делать? Как быть? Не знаю, даже помыслить не мог, что дальше с нами было бы, только на четвертый день, вечером, является к нам на табор человек. Именно на табор: мы вроде цыган поустраивалися — шалаши из жердей наломанных понаставили и лыком, — мы лыко на морозе обдирали! — лыком каркасы позавязывали, по каркасам еловые ветки понакладали.

Их же — на снег сперва внутре шалашей, а на другой день — по земле мерзлой, снег убравши. Сушняку насобирали — костры развели. Песку нашли немерзлого — в венцы его понасыпали внутре шалашей. И на песке тоже костерки поразжигали… Жить можно. Тепло. Сухо. А еда? Еды никакой. Ну, тут умельцы наши — бабы — грибков мерзлых и ягоды прошлогодней спод снего понабирали, а мы, мужики, — шишку кедровую, которая не осыпанная, понаходили… Не знаю. Не знаю…

Но вот — тут человек этот. Одет чисто, по–городскому. Конек у него резвый, сытый. И санки расписные, нарядные, с полостью. Он соскочил, и к нам. Так, мол, и так. Хочу, говорит, попросить вас подумать о моем предложении. А оно такое. Значит, недавно назначенный народный комиссар путей соопчения товарищ Каганович Лазарь Моисеич полную, говорит, переустройству делает железнодорожному транспорту. И нужны ему для такой героической работы добрые труженики. Лучше семейные. Кто труда не боится и всякую работу на железной дороге освоит. А за такой труд гарантировает товарищ Каганович полное обслуживание и высокое жалование. Конечно, приезжий свое гнет. А нам детишек нечем кормить. Но он, будто все понимает. Говорит: «Полость загните — разберете продукты.

Эти мерзавцы, говорит, совхозное начальство, пьянствует и ничего делать для вашего спасения не будет».

Мы к санкам кинулись. А там?! Чего только в их не было?!

И масло, и сало, и сахар, и молоко гущенное! Хлеб, только мерзлый, — мы его и гущенку при костре отогревали. Ну, наелись, почаевничали. А приезжий свое: «Подумайте». Ну чего тут думать? Уедет он, а нам помирать. Двинулися. И пришли за трое дней к станции Ялуторовская за Тюменью. Дошли без потерь: детишки в санках, бабы, кто сильно уставал, тоже подъезжали моментами. В пути по заимкам да в двух деревнях отогревались. И приезжий нам всем питания покупал. В Ялуторовской посадил он нас в поезд. И привез аж в купейном вагоне с едою и питьем — в Ярцево, где и живем. И что? А вот что. Нам, теперя, говорится: вы люди крестьянские, значит, работать умеете и работать любите. Так? Вот, мы вам работу предлагаем: рихтовка, допустим, и уборка пути, зачистка канав, замена шпал, по зимнему времени — уборка снега. И все такое. Самая, говорится, ваша мужицкая работа. Мы за нее вам платим жалованье. Но жить вам негде. Так? Мы просим вас срубить для себя барак — семейное общежитие, — это на первое время, пока дома себе не построите. Так? А мы вам за барак заплатим, как нашим рабочим–строителям. Выше нашего ставок нет. Можете проверить. Теперь, мебель всякую, что требуется на первый случай в семейный барак, мы вам даем без оплаты, даем и по–стели новые, посуду. Так. Теперь. Даем спецодежду на все случаи с обувкой — все новое. И на работу устраиваем всех взрослых членов семьи. Но детишки ваши должны учиться. Мы их посылаем в свои железнодорожные школы. А кто постарше и им работа нравится — мы их всех принимаем в свои техникумы.