Площадь Разгуляй

А задолго до того, в сентябре 1916–го, дядю Яшу навестил Михаил Булгаков. Произошло это в родовом особнячке семьи Рацеров, по Обуховскому переулку, в соседстве с Покровскими — близкими будущего писателя. Здесь Булгаков и познакомился с прибывшим в краткосрочный отпуск из армии другом Рацеров графом Сергеем Васильевичем Адлербергом. Они понравились друг другу. Договорились встретиться, «если приведет Господь».

Господь не привел.

В октябре 1917–го братья Борис, Дмитрий, Владимир и Сергей Адлерберги в Хамовнические казармы «на регистрацию» офицеров не явились. Потому остались живы. А Сергей и Борис еще и воевали в Белой армии. После Крыма первый эмигрировал во Францию, второй — в Ригу. И Михаил Афанасьевич узнал о жизни Сергея Васильевича от его московского брата Владимира, посещая старого уже в бытность известным писателем.

Когда, после разгрома НЭПа, Рацеров отправили на Север, Булгаков, «замеченный» Сталиным, встретился с всесильным Фриновским. И Рацерам сидение в Ухтапечерлаге заменено было ссылкой на Урал. Там дядя Яша, сумевший на лесоповале спасти свои руки великого музыканта, собрал симфонический коллектив будущей Свердловской оперы!

А вот Борис Васильевич Адлерберг — этот в роковом 1941 году разделил судьбу миллионов русских граждан…

Старого, больного, его эвакуировали из Риги в Сталинград — встретить хлебом–солью немцев, с которыми не на жизнь а на смерть дрался он на Первой мировой войне, граф посчитал кощунством. Осенью 1942 года в осажденном волжском городе патруль вытащил старика из–под руин вокзала. Полураздавленный, после пережитого, после инсульта в 1939 году, ослепший, на вопросы чекистов он отвечал не быстро. Не четко, глухо. Да еще с акцентом (прибалта?). Ну, и фамилию назвал совершенно уже фашистскую! Инцидент окончился автоматной очередью – в тылу «смершовцы» патронов не экономили — и кратеньким рапортом–абзацем. Он–то и донес до благодарных потомков, — в частности, до племянника Вадима Владимировича и племянницы Еленгы Владимировны, а потом до нас с супругою, — подробности конца отпрыска семьи, о которой я узнал сперва до Лубянки от Бабушки, потом от Никулина в Бутырках, а многомного позднее — от Нины Оттовны Адлерберг, половины моей…

…В самом начале 1930 года Исаака Савельевича и Дину Ноевну Барановых дёрнули на Соловки. Они там выжили. В канун войны — уже в ссылке на Полярном Урале — Барановы усынови–ли двух немецких мальчиков: братьев Гуго и Иоахима (Окси) Эберле. Их отец Герхардт Штейншнейдер, специалист из Кёльна, приехал в 1936 году на работу в Чибьюнское отделение Ухтапечерлага в качестве нефтяника (тогда была это экспедиция Эммануэля Нобеле). Там был арестован. И погиб в 1936 году в одном из помянутых выше абдорских этапов. Мама мальчиков

Эмилия погибла там же и тогда же.

В начале 1941 года, — воистину, неисповедимы пути Господни! — чете Барановых выдали паспорта. И даже разрешили съездить в отпуск!.. Они решили посетить любимый Крым, где не были с 1913 года. Им необходимо было погреть их мальчиков–солнышек на солнышке крымском.

Война накрыла их…

В Евпатории украинские полицаи убили вместе с евреем Барановым польку Дину, и немецких мальчишек Окси и Гуго…

Почему мне так отвратительны — не печальны, нет, — именно отвратительны эти воспоминания, вызванные тенями пешковского ПКК? Потому что в свои 16 лет, лежа у нар этапной камеры, я многое из вышерассказанного уже знал. И все, что знал, так или иначе связано было с проклятым ПКК. Судьба Рацеров, судьба Барановых, судьба Булгакова, навещавшего часто Кузнецкий, 26. Судьба Адлербергов, наблюдаемых все с того же Кузнецкого, 26 сонмом провокаторов, по рассказам Барановых бабушке в том же 1941 году… И еще с другими тенями связано, которые выходили из этого проклятого учреждения.

Родственными или какими–то еще иными отношениями семья (отец) Михаила Булгакова была связана с семьей Сергея Николаевича Шевердина, тоже поминаемого выше. И Шевердин много сделал, чтобы облегчить (пусть только обезопасить) жизнь писателя. Впрочем, как и судьбы многих других литераторов того времени. Кроме того… Сергей Николаевич и его коллега и друг Федор Федорович Булычев — до февраля 1917 именитый сыщик, ученик Смолина и начальник уголовного розыска одной из волжских губерний, — в марте–апреле 1917 года провели действительно молниеносную операцию по изъятию из архива охранки картотеки ее агентов, которые в те месяцы звездно восходили на политическом горизонте постмонархической России. Одновременно они обнаружили и извлекли из недр полицейской документальной рутины и дела уголовного и даже сугубо фискального свойства — прямого и неопровержимого свидетельства бурной и даже подлейшей молодости этих же восходителей. Сопоставление картотек и дел вряд ли особо поразило Булычева и Шевердина. Заметим, что некий главный персонаж — один из объектов второстепенного тогда интереса двух друзей–криминалистов — с аналогичным поиском припоздал. И, было, кинулся искать своих более удачливых конкурентов. Искал примерно года до 1935–го. Да так ни с чем и остался.