Площадь Разгуляй

Вскоре, однако, по срочнейшей надобности, «добровольцы» Рабинович и Минскер были переведены обратно в аппарат ЧК – потребовалось, якобы, их знание иностранных языков. Но ведь и в контору ПКК они были кооптированы — добровольно, естественно, — все из–за того же знания языков… Сразу же их заменили тоже «добровольцами» — выпущенными из подвалов Лубянки архитектором Павлом Павловичем Огородниковым (Слуцким) и дочерью его Розалией, по документам — женой одного из расстрелянных Строгановых, и бывшим офицером охранки Николаем Илларионовичем Штубе, «старым знакомым» Пешковых по Нижнему Новгороду. Все они, говорилось, пришли в ПКК по рекомендации Марии Александровны Спиридоновой, уже давно находившейся на Лубянке, и Вересаева…

Удивительная собралась команда — «добровольный» конгломерат палачей и… числящихся их жертвами! Такой командой не гипотетическим «политзэкам» способствовать — рога ломать, кому прикажут!

Тут нельзя не вспомнить о подлинной гуманной деятельности — о том, как моя мама спасала больных и голодных, обратившись с письмами к хорошо знавшим ее людям. Письма мамы ушли в Европу и в Америку. Всемирная Ассоциация меннонитов немедленно откликнулась. В Россию пришло множество оборудованных госпиталей. Тысячи тонн продовольствия.

Мама имела моральное право потребовать от Гувера — торгового министра САСШ — ни в коем случае не допускать к распределению помощи в России и на Украине комиссаров, а лишь представителей медицины, чтобы «бесценные продукты питания и медикаменты с оборудованием госпиталей попадали к тем, кто особо остро нуждается в помощи и поддержке, но не в руки карателей и убийц». О чем ей и отцу напомнят по их аресте в 1929–м те самые каратели и убийцы.

Тем временем мама отказалась от предложений Семашко – комиссара здравоохранения — «занять командные должности в ВОЕНСАНУПРе армии». И продолжала заниматься своими – бывшими гвардейскими — госпиталями у Кременца на Волыни.

Именно там, в эпицентре самого чудовищного по масштабам тифозного очага — Кременецкого — мама и ее медики собирали на сотнях сборных пунктов толпы сирот и беспризорных детей всех возрастов из домзаков и предвариловок, из тифозных бараков и больниц, из разоренных хуторов и местечек. Выхаживали их. Лечили. Одевали. Обували. И специальными рейсами пароходов из Одессы и Николаева отправляли за океан — в САСШ, в Аргентину, в Бразилию — жить!

…Тиф свалил маму в присмерть. Отец, бросившийся к ней ухаживать, заперт был в тифозный карантин как возможный разносчик болезни. Коллеги их круглосуточно заняты были больными. И тогда, «ужаснувшись грядущей судьбе маленьких сыновей отца и мамы, обретающихся в пустом доме», друзья их отправили в США обоих малышей — братьев Натана и Александра, родившихся до меня. И там потеряли их. Натана я нашел через 55 лет. Александр погиб в 1943–м. Над Руром. Его

Летающая крепость сбита была во время налёта Англо-Американской авиации на заводы это области Германии…

В 1978 году мы посетили его могилу…

Глава 174.

…А ПКК? А Пешкова? Ведь это именно ее «авторитет» внутри и вне Советской России позволил террористическому правительству Москвы открыть беззастенчивую торговлю заложниками — продажу людей их родственникам и друзьям за рубежом. Отдадим ей справедливость: она прекрасно чувствовала себя в сомнительной роли эдакого «ангела–спасителя» человечества, зажатого тисками режима и тюрьмами ЧК. Другое дело, имею ли я право судить ее? Ведь на год разгона ПКК Сталиным по его каналам вырвалось на свободу — на Запад — более шести сотен еще живых россиян! И воссоединилось около четырехсот семей. Пусть много меньше, чем спаслось «коридором Маннергейма», но спаслось!

Когда–то, в дни рождения ПКК, на стеночке кабинета Екатерины Пешковой по Кузнецкому мосту 26 появилась — в рамочке под стеклом — «ленинская» бумага за его подписью и совнаркомовской печатью. Говорилось: от нечистой силы! Но именно ОНА поселилась здесь. И занялась нечистыми своими делами: «подбором и расстановкой кадров» с командированием их за кордон тоже на нечистые дела. И управлением ими на расстоянии.

Время шло. Новые лица появились на Кузнецком 26.

Крупные нэпманы. Из тех, кого милостиво допустили финансировать «благотворительное» пешковское заведение. И первый — знаменитый Яков Рацер. Да, дядя Яша, отец Джорджа, подаривший сыну настоящий игрушечный паровоз.

Между прочим, первая скрипка Большого театра начала ХХ века! Кой черт попутал блистательного музыканта НЭПом?! И вот, выкинутый из собственного дома, проживает он в коммуналке у Разгуляя. В моей квартире № 1 над булочной углового дома по Новобасманной, 43 и Спартаковской… А всей России известные пароконные черные ящики с белой рекламой «Дрова. Уголь. Яков Рацер» заполняют Москву и Подмосковье. Работают на «Политический Красный Крест»…