Площадь павших борцов

- Но я же не Ричард Львиное Сердце! - отвечал Гальдер. - И я не могу при каждом случае выхватывать меч, чтобы разрубать обидчика от макушки до копчика... Вы не надейтесь, Паулюс, отсидеться за бастионом своей безупречной респектабельности. Придет время, и вас тоже поволокут кастрировать, как блудливого и жирного кота. И как бы вы ни визжали, фюрер все равно сделает из вас своего паиньку...

Паулюс решил отмолчаться, держа руки по швам я его пальцы чуть подрагивали, касаясь малиновых кантов генеральштеблера.

Побывав дома, он известил свою дражайшую Коко:

- Фюрер у нас взбесился - всем генералам устроил разгон. Правда, его гнев еще не коснулся Рейхенау. Но сколько лучших умов потеряли за эти дни вермахт и генштаб... Правда, ко мне он по-прежнему внимателен и даже подчеркнуто вежлив, зато другим коллегам достается от него как никогда.

Елена-Констанция заговорила совсем о другом - о трудной беременности дочери, о консультации у лучших гинекологов Берлина, рассказывала, что ее беспокоило:

- Я родила сразу двойню, а теперь думаю: не наследственное ли это, и не станет ли Ольга, как и я, рожать близнецов?

Горничная, как всегда, уже подносила яичный ликер.

- Благодарю. - Паулюс оставался со всеми вежлив...

Ночью он долго не мог уснуть, и жена сказала ему:

- Ты приучил себя к первитину... о чем ты вздыхаешь?

- Мне сейчас вспомнилась одна строчка. Кажется, из Гейне: "Я лишаюсь сна, когда по ночам думаю о любимой Германии"!

7. Доказать на деле

Жуков стал членом Ставки Верховного Главнокомандования в самые тяжкие для страны дни, народ уже знал его, верил ему. За время войны поредели волосы, черты лица замкнулись в суровости. Говорил резко, точно, без сантиментов. Его боялись враги, но побаивались и свои, когда он выезжал на фронты, чтобы навести порядок железной дланью, за которой ощущалась сила поддержки самого Верховного (как тогда для кратости именовали Сталина). Среди командиров сложилось такое присловье - вроде окопного анекдота: "Если Жуков приедет злой, - всем врежет по первое число, а уедет веселым. А коли навестит добрым - обязательно всем по шеям накостыляет и уедет от нас злее черта..."

Георгий Константинович и с рядовыми не бывал приторно-ласков, в солдатские котелки не лез со своей ложкой, подражая "отцам-командирам", ищущим дешевой популярности. Нет. В беседах с солдатами говорил редко, да метко, больше спрашивая людей своего возраста - откуда сам, что думает, где семья, каковы боевые пути-дороги, бывал ли в окружении.

- Я из четырех котлов выгребся, - похвастал "старик".

- Ну и как? Штаны прохудил, небось?

- Первый раз прохудил. А потом-то и пообвыкся. В окружении не смерть страшна, а непонятность - что где творится? В котлах живешь партизаном. Только партизан в своем лесу и остается, а тебе из леса к своим надо выбраться.

В окопных разговорах люди бывали искренни. Один отступал от самого Львова, второй подбил три танка, а четвертый...

- Почему орденов и медалей не вижу? - спрашивал Жуков.

Вопрос каверзный. Солдаты мялись:

- Да кто ж их там, в штабах, знает! Сколько уж раз представляли. Обнадеживали всяко. А как до верху дойдет, там сразу - бац, и даже медальки от них не дождешься.

- Стыдно! - ругался Жуков в штабах. - Сколько по тылам сидят, до пупа обвешались, словно иконостасы, а на солдата бумаг выправить не могут. С чем он с войны вернется? С рассказами? Так в деревне-то не по байкам, а по орденам ценить станут...

Подобная же сцена однажды разыгралась и в Кремле.

Зимой, в самый разгар боев, Москву навестил Владислав Сикорский, глава польского эмигрантского правительства, и Сталин, готовясь к приему союзника, велел явиться при полном параде генералу Василевскому, как представителю Генштаба; Василевский явился, но его мундир был украшен одним скромным орденом Красной Звезды. Сталин выразил недовольство:

- А где же остальные? Почему не надели?

- Других, товарищ Сталин, у меня не имеется.

- Что за чертовщина! - возмутился Сталин. - Одни только болтают, а орденов у них до макушки, другие же работают, не щадя своих сил, и ничего не имеют Ладно. Разберемся!

Тема об орденах деликатная (до сей поры ищут стариков-героев, простых солдат, чтобы вручить им то, что заслужили еще в сорок первом, кровавом и лютейшем, и старики - под жужжание кинокамер - плачут как дети, не стыдясь слез, а мне понятны их слезы). Но читатель, в то время наша армия еще не бряцала берлинскими орденами, и миллионы безвестных уходили в небытие, не помышляя о наградах, а над их могилами не высятся гордые монументы славы потому что и могил-то у них не было! Так и оставались лежать, глядя в плывущие над ними облака, чтобы раствориться навеки в русских лесах и полянах, в шелесте трав и цветов; они исчезли, не изведав посмертной славы, в голосах птиц, устроивших им посмертное отпевание.

* * *

Конечно, в нашем Генштабе знали, что Гитлер устроил в вермахте "генеральную чистку", удалив в отставку сразу 35 генералов, а сам взял на себя командование сухопутными войсками; наверное, до нашей разведки дошли и слова фюрера, сказанные им в этот момент: