Площадь диктатуры

"Климат изменился", - подумал Горлов. Он вдруг вспомнил Наташу Перегудову. Они жили в одном доме, учились в одной школе, но он так стеснялся, что за несколько лет ни разу с ней не заговорил. Кажется в седьмом классе он выдал свою тайну Коле Матвееву, а тот растрезвонил во дворе, и Горлову прохода не давали. Выйдет - тут же хором, со всех сторон: "Он был титулярный советник, она - генеральская дочь!". Первое время Горлов дрался до крови, начал с Матвеева. После понял, что бесполезно, и терпел молча. А вскоре отец Наташи получил целый особняк в центре. Он действительно был генералом, но не просто генералом, а - говорили старушки - жутко засекреченным конструктором атомных кораблей. Перегудовы переехали, и Горлов больше никогда ее не встречал, но вспоминал часто. Точнее, ее отца, как он шел через двор в распахнутой шинели с алой подкладкой - никогда после Горлов не видел таких, - по дороге раздавая детишкам леденцы, как опрятный сержант-водитель отдавал ему честь и придерживал заднюю дверцу: генерал Перегудов никогда не ездил на переднем сиденье.

Горлов с детства мечтал стать таким же, сколько себя помнил. Но в военное училище не поступил - забраковала медкомиссия. Тогда он отнес документы в Политехнический - родители так решили, вспомнив, что он три года ходил в кружок радиолюбителей Дома пионеров. Уже на втором курсе Горлов решил, чем будет заниматься, и поэтому распределение на секретное оборонное предприятие подписал с радостью.

С тех пор ничего неожиданного в его жизни не было, если не считать внезапной женитьбы на студентке Консерватории. Он встретил Нину на дне рождения у одноклассника. Она сидела в сторонке, потом ее попросили спеть. Она запела грустную казачью песню, и Горлов неожиданно для себя встал рядом и стал подпевать. Весь вечер он не отходил от нее, а потом пошел провожать до общежития. Он ухаживал за Ниной отчаянно, будто от этого зависела жизнь, и через месяц она сама пришла к нему в этот самый дом на Тучковой набережной, когда все были на даче.

Он нервничал и торопился, а когда понял, то уже не мог остановиться, да она и не хотела, изо всех сил обнимая его плечи.

– Почему же ты ничего не сказала? - почти сразу спросил он, и она молча заплакала.

– Теперь я никогда, понимаешь - никогда, не стану прежней, тебе не понять, Господи, тебе ни за что не понять. У меня уже все было, - горько и беззащитно всхлипывая, шептала она.

– Прости меня, прости, - шептал он, чувствуя, как затопляет душу нежность и одновременно сознание вины, которые он так и не смог забыть.

Через несколько дней мама спросила, скоро ли свадьба. "С чего ты взяла?" - удивился тогда Горлов. Оказалось, соседка видела их, когда он, крадучись, вел Нину по коридору в ванную. Увидела и рассказала на кухне. Женщины посудачили, решив, что Боря, которого все знали с рождения, на этот раз обязательно женится. И оказались правы: вернувшись с каникул, Нина призналась, что беременна.

Да, в его жизни все получалось удачно, и от этого Горлов забыл о житейской осторожности. Он вспомнил, как много раз отец предупреждал, чтобы он меньше доверял словам. И Нина в сущности говорила о том же самом. "Иногда ты бываешь, как самодовольный индюк! Распустишь крылья и ничего вокруг не видишь, никого не слышишь, только себя" - говорила она, а Горлов сердился, мол, она ничего не понимает.

Может быть все, что случилось - от самодовольства? Правильно говорят, от сумы и от тюрьмы не зарекайся", - подумал Горлов, чувствуя, как давят сердце тревога и страх.

* * *

К тому времени, когда троллейбус въехал в темную расщелину Большой Пушкарской, дождь кончился. Черно-фиолетовая туча еще нависала за Ватным островом, но закатное солнце уже высверкивало на куполах Князь-Владимирского собора.

Горлов заметил, что одностороннее движение по Пушкарской устроено так, что по ней можно только уезжать от церкви. Он вспомнил фильм Абуладзе "Покаяние": "Зачем же нужна улица, которая не ведет к храму?"

"А вот улица, которая ведет от храма, но никто не удивляется," - подумал он.

Чем дальше ехал троллейбус, тем темнее нависали над мостовой серые здания. Светлый кусочек неба с едва размытым силуэтом собора в запыленном стекле становился все меньше, пока не скрылся совсем. До дома, где жил Рубашкин, осталось две остановки, и Горлов завертелся в тесноте, продираясь к выходу.

1.9. Собралась тут всякая шантрапа!

Рубашкин жил в сером, построенном еще в начале века доме на углу Кронверкской и Большой Пушкарской. Его жена Катя потратила три года, чтобы обменяться на трехкомнатную квартиру с окнами на Матвеевский садик. Горлов подозревал, что даже ее муж не знает, каких усилий и денег стоили бесконечные цепочки разменов.