1.8. Слышен звон бубенцов издалека…
Почти всю ночь Горлов маялся от тошноты и головной боли. Утром стало совсем невмоготу.
"Надо было сразу ехать в больницу, - посмотрев в зеркало, он вспомнил Жанну. - Все-таки она симпатичная, не похожа на доктора".
Он надеялся, что благодаря лету в районной поликлинике очереди не будет, однако перед кабинетом хирурга толпилось человек двадцать, в основном старушки. Опять подступила тошнота, он еле дождался, когда освободится стул, уже не было сил стоять.
Время шло нестерпимо медленно. Так же медленно и лениво мыли пол две уборщицы. Они приближались с разных сторон длинного коридора задом наперед, внаклонку, ноги одной из них были испещрены вздувшимися синими венами. Обе остановились, не дойдя до Горлова нескольких шагов, и ожесточенно заспорили.
– Я полтора коридора и десять кабинетов за восемьдесят, а ты - всего семь и гребешь девяносто. Твой участок остался, ты и замывай, - кричала та, что слева, размахивая тряпкой, грязные капли летели во все стороны. Другая возражала, что у нее кабинеты больше, свою половину она вымыла, и дальше ей - трын-трава. Так и не накричавшись, они разошлись, каждая в свой конец.
Наконец дошла очередь и до Горлова. Врач был старым, с военной выправкой и говорил с едва заметным акцентом, верно был с Кавказа. Не слушая Горлова, он размотал повязку и ловко отлепил пластырь.
– Могло и хуже, могло и хуже, - бормотал он, обрабатывая рану. Было больно, слезы текли сами собой. - Где и с кем подрались, говорите коротко, для милиции.
На уговоры врач не поддался: мол, положено, и все! Наконец Горлов догадался показать направление, выписанное Жанной Георгиевной.
– Совсем другое дело, раз вы не первичный. Кто первый раз осматривал травму, тот милицию извещает. Порядок такой! - обрадовался врач. Закончив перевязку, он торопливо выписал рецепты и отправил Горлова оформлять больничный лист.
Остаток дня Горлов провел в тревожной полудреме. Он понимал, о новом назначении следует забыть. Минимум, чего можно добиться, это избежать тюрьмы. Максимум - сохранить допуск к секретности, но даже в этом случае увольнения не избежать. Как он сочувствовал Рубашкину, когда того увольняли. И месяца не прошло, такое же случилось с ним самим. Куда идти и где искать новую работу? Ему даже в голову не приходило, что можно заниматься не системами наведения или оптоэлектронными боеголовками, а чем-то другим, например, чинить телевизоры.
У вечеру собрались тучи, улицы потеряли цвет, стали блеклыми и тусклыми. "Примета такая, что ли: как соберусь к Рубашкину - обязательно дождь", - думал Горлов, стоя на остановке. Погода портилась на глазах, рвануло сухим ветром и по тротуарам, вдоль домов покатился мусор. Гром раскатился неожиданно и гулко, Горлов машинально пригнулся, как привык на полигонах. Редкие прохожие ускорили шаг, торопясь укрыться от первых капель хлынувшего ливня. Наконец подошел переполненный троллейбус 12-го маршрута, и Горлов втиснулся спиной в заднюю дверь. Щелкнув на сочленении проводов, машина осыпалась веером ярко-голубых искр и покатилась под черными от дождя кронами тополей вдоль Большого проспекта.
Перед въездом на Тучков мост троллейбус застрял у светофора. Стекла запотели от влаги, Горлов протер их рукавом. Всякий раз, проезжая мимо своего старого дома, Горлов хотел остановиться, неспешно войти под своды старинной арки и дальше - во двор необычной пятиугольной формы. Когда-то весь его центр занимал огромный каменный сарай - до революции в нем запасали на лето лед. Потом переделали под дровяные сараи - у каждой семьи был свой маленький закуточек, а кому не хватало места, складывали поленницы вдоль стен. В середине пятидесятых - он был тогда совсем маленьким - провели паровое, и сарай снесли.
Да, это было в 1956 году! В ноябре ему исполнилось четыре года, и к праздникам отец купил их первый телевизор.
Горлов вспомнил, как когда-то они с Рубашкиным взялись сравнивать биографии: ровесники, закончили один институт, только разные факультеты, оба из коренных ленинградцев, росли в коммуналках, он - на Васильевском острове, а Петр - через мост, на Петроградской стороне. Зимой Малая Нева замерзала, по льду можно было переходить с берега на берег, а васильевскоостровские сходились драться с петроградскими точно посредине. Правда, они с Петром были слишком маленькими, а когда подросли, река уже не замерзала.