Плохой текст

Видение поразило Славика реалистичностью и детальностью, он даже запомнил ход секундной стрелки на настенных часах. Ему привиделось как подросший уже сын, десяти- или двенадцатилетний, насупив брови, что-то смотрел в планшете. Тут жена позвала их с кухни обедать, и чадо, с некоторой неохотой отложив игрушку, пошло мыть руки. Славик же не смог сдержать родительского любопытства и коротко глянул на экран гаджета, где смазанный паузой застыл видеоролик. Это было старое видео с комедийным номером из их телешоу – визитка Славика, его первый большой успех, его закрепление в «обойме».

Тот самый скетч. Про фекалии и дворника. Он тогда так убедительно изобразил пахучую субстанцию, что звукорежиссеру даже не пришлось включать закадровый смех. Да, в мороке этого видения Славик не забыл, как они с коллегами по цеху выдавали подобные номера конвейером, как они раз за разом, словно бесстрашные акванавты, штурмовали всё новые глубины пошлости и дурновкусия и даже не думали останавливаться на этом пути.

Славик физически ощутил как липкий и жгучий стыд перехватывает его дыхание и тянет куда-то вниз, словно камень шею утопленника. Он попытался было отыскать внутри себя те верные, искренние слова, которые сыну всё объяснят, да только не нашлось у него таких слов. И Славику захотелось немедленно разломать и выбросить планшет, но тот почему-то зазвонил, причём его любимым рингтоном.

Оказывается, несмотря на волнение и лошадиную дозу кофе, Славик всё-таки прикорнул. Вернувшись в реальность, он судорожно принял вызов, поднёс телефон к уху и… расплылся в улыбке.

«ЛЮБОВЬ – ЭТО НЕ ШУТКА»

Почему-то вспомнился тот день, хотя и первая памятная дата, и вторая уже давно прошли… Мне было тогда шестнадцать. Заканчивались летние каникулы перед выпускным классом, самая серединка августа. Отец решил взять меня на ночное дежурство в наше садоводство – это когда на коллективную защиту урожая по графику выходили представители от нескольких участков. Времена приближались смутные – страна готовилась к лихому развороту, правда, мы об этом даже не подозревали. А пока же нам, дежурным садоводам, нужно было гонять воришек – алкашей из окрестных деревень, которые повадились по ночам выкапывать картошку. В общем-то не столько гонять, сколько одним фактом своего присутствия отбивать у тех желание зариться на плоды чужого труда.

На подобных дежурствах я уже бывал. Мне нравилось ходить вместе с мужиками и слушать их взрослые разговоры за жизнь, разбавленные редким, но к месту, матерком. Обходов всегда проводилось несколько, а последний, в котором я уже обычно не участвовал, был глубоко за полночь. Конечно, по правилам дежурить полагалось до самого утра, но многим на следующий – рабочий – день приходилось засветло возвращаться в город, а до него ещё пилить без малого двадцать километров. Впрочем, среди обходчиков частенько находился отпускник или пенсионер, который всех заверял, что будет бдеть до рассвета и если что, то поднимет шум.

В тот день всё было так же как и раньше. Уже вечерело, в августе темнеет быстро, и мы с отцом, закончив работу на участке, пошли в домик ужинать. Домик у нас был добротный: не то чтобы большой, но зато кирпичный и даже двухэтажный. Правда, роль второго этажа играл облагороженный чердак, с которого можно было выйти на маленький балкончик. Также как и на первом этаже, наверху имелось спальное место, но ещё там на длинных и слегка раскоряченных ножках стояла радиола «Rigonda». Её я постоянно включал, чтобы найти рок-музыку или какую-нибудь интересную радиопостановку. Помню я долго тогда не мог поймать ничего приличного на волнах и, раздосадованный, остался на «Маяке». Отец уже разогрел на плитке ужин и поднялся, чтобы позвать меня за стол. В этот-то момент ведущий радиоэфира и сказал: что ОН погиб, что ОН разбился!

Я словно выпал из реальности. Точнее, мне хотелось вернуться в ту реальность, где не было этих слов, где не было этой правды, раздавившей меня железобетонной плитой факта! Отец тоже всё слышал – он произнёс что-то сочувственное, ведь родители знали про мои музыкальные пристрастия. А я в ответ лишь скривил лицо в идиотской полуулыбке: я всё ещё не верил услышанному, отказывался верить.

Боли, кажется, не было. Пришла лишь пустота: душная, тяжёлая, тягучая, словно стремящаяся засосать всего тебя без остатка. На радиостанции сразу поставил ЕГО песню, но я не мог её слушать, так же как и не мог есть в ту минуту. Я выключил радиолу и лёг на кровать. Я лежал, смотрел на скошенный потолок и думал. Думал про то, что ОН на своём «москвиче» всё-таки добрался до звезды, имя у которой есть в каждом земном языке.

Отец тогда всё понял: он поужинал один и ушёл на дежурство. Уже поздно ночью, вернувшись с последнего обхода, он тихонько поднялся наверх. Необычно долго – на несколько секунд – отец держал на мне свой взгляд. Я же, скрываемый полутьмой, сделал вид, что крепко сплю…

Для подготовки обложки издания использована художественная работа автора.