Плохой текст

Поначалу, слушая или читая пропагандистские выпады, Русинов от возмущения лишь скрипел зубами. Потом пару раз решился написать контркомментарии, но под натиском набежавших ботов вынужден был либеральные чаты покинуть. В итоге он перестал смотреть некоторые телеканалы, а в интернете переключился строго на ресурсы единомышленников. Но душевное спокойствие к Русинову не вернулось. Наоборот, он стал существовать в осознании неприятного вывода о том, что химеры далёкой и забытой гражданской войны будто ожили и вернулись, что духи «корнетов Оболенских» и «комиссаров в пыльных шлемах» материализовались в онлайн-пространстве, только сменив маузеры на клавиатуры. И хоть эта информационная война находилась в состоянии вечного пата, когда два закрытых лагеря стояли друг напротив друга, изредка перекидываясь словесным дерьмом, всё равно Русинову было неуютно и тревожно. А ещё ему почти каждую ночь снились карлики…

***

Только к вечеру карлики смогли забраться на левый ботинок. Уставшие, почти измождённые, они расположились на ребре широкой подошвы, чтобы перевести дух и подкрепиться. Они достали наггетсы, коричневую газировку, и стали сосредоточенно восполнять истраченные на подъём силы.

Карликов было семеро: старший из них выделялся возрастом и дорогостоящей альпинисткой экипировкой, остальные же были помоложе и снаряжены попроще. Перекус быстро вернул энергию в их маленькие тела, и карлики разом оживились, уже готовые к непринуждённой трепотне.

– Нет, Вы только посмотрите, и это они называли обувью?! Резиной воняет как от тракторной покрышки! – начал беседу старший карлик.

– А его брюки?! Это же дерюга, мешковина какая-то! – поддержал другой карлик, услужливо передавая старшему новую баночку с газировкой.

– Мешковина?.. Это что в Черногории? – отреагировала на незнакомое слово молодая карлица, которая за тыканьем в смартфон прослушала начало разговора.

– Ага, ты ещё скажи – в Сербии, дура! – выпалил карлик с жидкой чернявой бородкой.

– Ну зачем так, коллега?.. Мешковина – это, деточка, такая грубая ткань, из которой шьют мешки для картошки. Им ведь, сами понимаете, было не до шелков, – примирительно ответил старший карлик, просвещая молодежь.

– А-а-а – протянула карлица в ответ, испепелила чернявобородого презрительным взглядом и снова уткнулась в телефон.

– А сколько времени он здесь лежит? – чуть ли не хором спросили три карлика, различающиеся друг от друга только цветом шапочек.

– Да уже почти тридцать лет… А ведь мы выстояли тогда! Не дрогнули!.. Теперь же всё в Ваших руках! – принялся было декламировать старший карлик, взгляд которого затянула мечтательная поволока, а подбородок выставился вперёд.

Но остальные карлики напутственный настрой старшего вниманием не поддержали. Кто-то из них достал портативную колонку, и вскоре над биваком зазвучали танцевальные мегахиты. Молодые карлики сразу пустились в пляс, и для каждого из них в этот момент перестало существовать что-либо иное, кроме музыки, бьющей в самый мозжечок…

***

Русинов проснулся раньше, чем обычно. Часы показывали около шести утра. Он лежал, глядя в потолок, и ждал, когда «выветрятся» остатки нелепого сна. Тут на кухне захрипело радио, точь-в-точь как раньше в родительском доме. Спросонья Русинов ещё не успел сообразить, что его-то радиоточка была давным-давно отключена, как услышал музыку. Эту мелодию невозможно было спутать ни с какой другой, но её исполнение всё же немного отличалось от привычного. А когда, вслед за коротким вступлением, мужское и женское многоголосие грянуло: «Союз нерушимый…» – то на этом месте Русинов проснулся окончательно!

КАВЭЭНЩИК

Жену в роддом Славик отвёз под утро. Хоть по медицине у неё всё было нормально, а УЗИ последние разы уверенно показало мальчика, Славик всё равно не мог избавиться от душевного тремора. Он стоял дома у кухонного окна и ежеминутно заглядывал в телефон, который пока молчал.

Щелчок вскипевшего чайника вывел без пяти минут отца из ступора. Конечно, грамм сто коньячка зашли бы сейчас куда лучше, чем кружка кофе, но Славику предстояло ещё садиться за руль. Такси для него было не вариантом – в такой день хотелось всё сделать самому.

Он сел за стол, рядом с дымящейся кружкой положил телефон и задумался. Для любого нормального мужчины первенец – это серьёзная веха, точка инициации, окончательный переход в мир взрослых. И Славик, потягивая кофе, машинально стал подводить пусть промежуточные, но всё же итоги своей пока ещё не очень длинной жизни – жизни, по которой он был кавээнщиком.