Плохой ребенок

Позже, став старше, я буду успокаивать себя тем, что подо мной – бездна, на дне которой копошатся те, кто издателя вообще не имеет. Для них тот уступ у подножия олимпа, который занимал я, – тоже вершина.

Заматерев, я легко могу себе представить, как выглядим мы – писатели на уступе олимпа и кто барахтается под ним – в глазах тех, кто стоит на самом верху. Никак. Нас не видно. Не разглядеть с той высоты. Мы – одинаковое ничто. Выступ мой так близок к земле, что даже разгляди они нас, барахтающихся внизу, они не увидят различия между нами.

Я продолжал писать. По роману в полгода. Такой темп я мог себе позволить, не пожертвовав качеством, хотя и приходилось ради этого писать ежедневно по четыре тысячи слов. Мне было совершенно очевидно, что хватит меня не больше чем на пару лет, если работать в том же темпе. Я попросту выдохнусь. Или скачусь в низкопробную писанину.

Но у меня был план. Я рассчитывал, что, если уж не вышло взлететь на вершину литературной иерархии с наскоку, можно попробовать выстроить пирамиду из собственных книг, по которой можно вскарабкаться наверх. О рейтингах поднебесных я уже к тому времени не мечтал, спустился на землю с небес. Три книги, одна за другой, с разницей в пару месяцев появлялись в продаже, но тираж оставался прежним, старые работы не спешили переиздавать, и картина мира стала блекнуть в моих глазах. У меня были почитатели, каждая новая книга выходила лучше предыдущей, во всяком случае, не хуже, если судить по отзывам и оценкам на различных сайтах, только вот особых плодов это не приносило.

Постепенно мне становилось понятно устройство книжной вселенной. Хорошее качество того, что хранится под картонными обложками, не гарантирует автору ровным счетом ничего. Правила игры до конца не ясны даже самим издательствам, тем ее отделам, которые анализируют читательские рынки, составляют сложные схемы маркером на доске или выводят разного рода кривые графиков. Да и не стремятся они к тому, чтобы сделать из вас автора с мировым именем. Я не сказал, что они этого не хотят. Я о том, что нет у них такой первоначальной цели. Писателей много, тысячи, вот и прекрасно! С каждого по паре тысяч продаж, вот и выходит многомиллионный тираж, собранный вскладчину всеми нами.

Я ведь вот о чем: черная меланхолия стала разъедать мне душу, когда уяснилась проклятая истина в башке моей: можешь ты, дорогой, быть трижды талантливым писателем, но писк твой не услышать в информационном гомоне. Прорасти сквозь тонны книг, сквозь тысячи старых и появляющихся каждый день новых имен невозможно. Тут не талант нужен, а стечение обстоятельств. Удача нужна. Талантом ты уже сделал все что мог – пробился к издателю. Они ведь не дураки, берут под свое крыло либо тех, кто и сам себя неплохо сможет продать: публичных людей с большой и преданной аудиторией, собранной ими еще задолго до того, как заключили договор с гигантом книгопечатания, либо тех, кто способен написать хорошую книгу, которую пускай и малым тиражом, но наверняка удастся продать. Поскольку блогером с армией фанатов я не был, выходит, относился к числу вторых.

Меня издавали, я продавался, а «Нью-Йорк таймс» все больше превращался для меня в мираж, в несуществующий журнал, попасть на страницы которого невозможно.

Сейчас, перебирая в памяти свое прошлое, я вспоминаю то время, когда мои амбициозные планы стали разрушаться, вспоминается один из лучших периодов жизни. Я вдруг стал дышать свободней, словно невидимая стальная цепь, обвивающая мою шею, слетела к чертовой матери. То же, мне кажется, испытывает азартный игрок, проиграв все до последнего цента. Выходя из казино, он полной грудью вдыхает вечерний воздух. Играть больше не на что, а значит, и возвращаться в прокуренный зал с рулетками и карточными столами больше незачем.

Мы с Линнет выкупили в ипотеку съёмную квартиру, в которой прожили несколько лет и уже привыкли к ней. Денег с моих книг наконец-то стало хватать, чтобы заниматься любимым делом, не отвлекаясь на подработки грузчиком или раздатчиком скидочных купонов на улице.

Удавка же тщеславия ослабла не сразу, понадобилось какое-то время. Избавиться от нее окончательно мне не удалось. Она лишь перестала давить на кадык, перекрывая кислород. На несколько лет она стала неощутимой.

Чтобы позже затянуться с новой силой.

Я привык препарировать мотивы и поступки своих героев, анализировать то или иное их действие, объяснять, раскладывать по полочкам. Теперь я проделываю это с собой. Не стараюсь обелить, выставить в лучшем свете. Зачем? Для кого? Линнет мертва. Я ее убил. Тревор ненавидит меня, что вполне заслуженно, нет мне прощения. Во мне гниль. И скрывать ее не имеет никакого смысла.