Плохой парень

Оказавшись в квартире, Бэнкс немедленно подумал про своего брата Роя. Ему вспомнилась та ночь, когда он вернулся чуть навеселе из «Собаки и пистолета», недоумевая, отчего Пенни Картрайт отказалась с ним поужинать, и обнаружил тревожное сообщение от Роя. Это было первое звено в длинной цепочке событий, приведших его в Лондон, в мрачный мир, где обитал его брат и творились темные дела. Бёрджес тоже принимал участие в том деле, как, впрочем, и во многих других.

Бэнкс занес чемодан в спальню, мельком обратив внимание, что кровать застелена новым зеленым покрывалом, подошел к окну и раздвинул шторы. Там все было по-прежнему. Окно выходило на заброшенное кладбище сандеманианцев. Сторонников у этого кроткого религиозного вероучения было немного, во всяком случае, если судить по крошечному — размером чуть больше палисадника — кладбищу. Некоторые надгробные плиты стояли у стены прямо под его окном. Прежде ему нравилось сидеть по ночам на подоконнике, глядеть на могилы, залитые лунным светом, слушать, как ветер шелестит в высокой траве, и думать о вечности. Сегодня он был настроен иначе. Тогда, пять лет назад, он не подозревал, как близко от него пройдет смерть, но с тех пор многое изменилось. Сейчас она подобралась почти вплотную. Почти. Энни жива, однако есть угроза, что она не сможет ходить и даже будет парализована ниже пояса. Трейси жива, но она в опасности. Бэнксу не хотелось сейчас размышлять в духе memento mori.

Он пошел в ванную, распаковал сумку с туалетными принадлежностями, расставил все по полочкам и направился в гостиную. Недолго думая, достал фляжку виски — «Лафройг» десятилетней выдержки, шотландский односолодовый, — которую приобрел в магазине дьюти-фри в аэропорту Сан-Франциско. Он купил его скорее как удачный подарок, а не для себя, но виски, которым сегодня утром угостил его Бёрджес в Хитроу, разбудил забытые воспоминания. Весьма приятные, надо заметить.

Он налил себе немножко в стакан, подошел к окну и слегка приоткрыл его, впуская свежий воздух. Гостиная выходила на север, из окна открывался замечательный вид: серебрился тонкой лентой ручей Грэтли, возвышалась Хелмторпская церковь с забавной башенкой, прилепленной сбоку, горели огни в домах небольшого городка с ярко освещенной рыночной площадью, а за ним в долине белел величественный известняковый Вороний утес, хорошо различимый в лунном свете.

Бэнкс достал портативную док-станцию, которой всегда пользовался в отелях, чтобы присоединять к ней свой айпод. Звучание не то чтобы потрясающее, но вполне приличное. Он выбрал сольный альбом Нормы Уотерсон, погасил в комнате верхний свет и погрузился в музыку. Сидел, потягивал виски, смотрел на Вороний утес и наслаждался волшебным печальным голосом.

Потом закрыл глаза, и ему показалось, что он смотрит в детский калейдоскоп. Побежали разноцветные круги, квадраты и спирали. Он потер веки, но от этого стало еще хуже. Отпил виски и попытался держать глаза открытыми. Было три часа ночи, вряд ли до утра произойдет что-нибудь важное. Боже, каким слабым и ничтожным он казался себе в этот момент — бессильный предпринять хоть что-нибудь, чтобы помочь своей дочери. Ему вдруг страшно захотелось поговорить с ее матерью, со своими родителями, с Брайаном. Они ни за что не простят ему, если что-нибудь случится. С другой стороны, если Трейси, как он надеется, выберется из этой передряги, то им вовсе необязательно об этом знать. Пока что ее имя не упоминалось в СМИ.

Норма Уотерсон пела, а Бэнкс, погрузившись в легкое забытье, размышлял. Имеет ли смысл попытаться заснуть или нет? Он боялся, что если вырубится, то не услышит телефон, который предусмотрительно положил на подлокотник кресла. Боялся, что вообще никогда не проснется. Кажется, уже лет сто прошло с тех пор, как он проснулся с Терезой в отеле «Монако». Не могло же это быть всего два дня назад? Она уже вернулась в Бостон и потихоньку начинает забывать об их мимолетной связи. Так оно обычно и бывает, когда люди больше не встречаются. У тела короткая память.

Мобильник заиграл вступительные такты к Третьему Бранденбургскому концерту Баха, когда над долиной начал подниматься утренний туман и вокруг церкви вились прозрачные бледные лоскуты, точно призраки, проскользнувшие сюда из другого мира и медлящие вернуться назад. В небе над Вороньим утесом к темно-синему индиго добавились розовые нити рассвета.

Вырванный из своего сна, Бэнкс немедленно его позабыл, и осталась только смутная тревога, забившаяся в дальний уголок сознания, словно насекомое, опасающееся солнечных лучей. Он потянулся за телефоном, едва не уронил его, с трудом сумел удержать и хрипло пробормотал в трубку:

— Бэнкс, слушаю.

— Это Уинсом. Извините, что разбудила, у нас тут есть кое-какие изменения. Мадам Жервез хочет, чтобы вы немедленно приехали. Я заеду за вами?

— Да, пожалуйста. Что-то с Трейси?

— Нет-нет, не с Трейси и не с Энни, но это важно. Больше я вам сейчас ничего сказать не могу. Информация продолжает поступать. Ждите меня через двадцать минут.

— Буду готов.