Плохой хороший парень

Уходя, я часто оборачивалась, гадая над тем, о чем те беседуют. Обмениваются претензиями или просто прощаются? Радуются встречи или бросаются угрозами? Эти мысли не покидали меня, даже когда я оказалась в патрульной машине. Даже когда Кабанов разразился утомительными нравоучениями. Даже когда рукоплескал так, что дрожали стёкла. Ясным оставалось одно: отец, наконец, её отпустил. Несмотря на собственные чувства и тёмную судьбу «любимой».

Мне следовало взять с него пример…

Но не тот, что советовал гоняться за любовью долгие годы. Правильнее было принять неизбежное и двигаться дальше. Перестать уничтожать себя, веря в то, что нельзя изменить. И никогда не корить себя за то, что оказавшись по разные баррикады, вы когда-то рискнули переступить через правила и позволили себе быть счастливым. На краткое мгновение, но такое незабываемое.

Как и отцу Викторию, мне нужно было отпустить Майского.

Это было правильно. Ведь несмотря на обещание, Виктория не явилась в участок. Ни через день, ни через месяц, ни через пять долгих лет…

Пятьдесят девять месяцев спустя

Исправительное учреждение города Х

12:46

Тимур

— Чего скалишься, Майский? Опять стащил мои мюсли? Если это так, то я прикончу тебя ночью. Зуб даю, что порешаю, — ворчал Сифон, зубы которого крошились не реже тюремной штукатурки. Худощавый парень был дерзок в выражениях, пусть на деле мог сразиться разве что с тенью. Когда-то бедолага не поладил с раковиной, за что получил кричащее прозвище.

Как по мне, весьма ироничное.

— На твоём месте я бы не стал рисковать тем, что и так в избытке, — парировал я, нарочно улыбнувшись во весь рот. — Как и есть то, что твёрже детского пюре.

А ведь и правда повод для радости был. Весомый. Почти грандиозный. Лёжа на исхудавшей подушке, что стала мне любимой, я готовился к бесстыдному разрыву. И неспроста, ведь меня заждалась не менее прекрасная леди. Имя ей — свобода.

И это было лучшим расставанием за всю мою жизнь.

— Да не жрал он твою бурду! — прогремел второй мой сокамерник, отложив гирю в сторону. Огромный, как Годзилла, и разукрашенный наколками, он настоятельно просил называть его… Веня. — Хорёк с комиссии вернулся. Наверняка путёвку получил, вот и лыбится. Колись, Май, когда на волю?

Взмахнув рукой, я посмотрел на невидимые часы.

— Воля ждёт меня к часу. И — О боже! — я вот-вот пропущу с ней свидание, — прозвучало с неистовым удовольствием. — У кого есть целые капронки?

Годы в заточении лишь сейчас казались мгновением, по правде дни тянулись бесконечно долго. Работа в соседней деревне отвлекала только днём, а вот бессонные ночи были подстать каторге. Выключался свет и меня накрывало мыслями о прошлом. Прошлом, что могло пройти иначе сотню раз. Я мог стать кем угодно — слесаря до офисного червя, но стал тем, кто носит именную бирку на грудном кармане. Я мог быть с кем угодно, но лишился всех тех, кому я был хоть немного дорог. Впрочем, из всех насущных вопросов мне удалось переосмыслил только эти два.

В остальном я был лапочкой.

— Поверить не могу, что уже завтра не увижу твою рожу, — возрадовался Сифон, подскочив со скамьи. — Никаких анекдотов и жутких песен с утра… Наконец-то, отсижу свой срок по-человечески.

— То есть, съеденные мною мюсли тебя больше не тревожат? — поинтересовался я. — Чудно! А ведь я уже хотел прибегнуть к совести. Отвратительное чувство.

Веня расхохотался, а вот Сифон повёл костлявой челюстью.

— Рано радуешься, Май, — процедил парень. — Здесь ты клоун, а вот за стенами — никто. Тебе ведь даже строчки не накатали. Ни одного письма. И свиданки не было. Вывод прост: ты никому не нужен. Теперь уже и закону не сдался.

Спрыгнув со шконки, я похлопал «соседа» по плечу.

— Хорошая попытка, Сифа, но этим меня не пробить. Единственное, о чём я сожалею, так это о том, что не научил тебя свистеть. Твой забор мог дать фору богемской рапсодии. Тебя могли бы кликать Соловьём…

Не дав мне договорить, парень вцепился в ворот моей робы и до треска накрутил её на кулак. Лицо обдало зловонным запахом.

— Похоже, кое-кто не чистит сифон. Застой годовой, не иначе.

— Ну держись, чёрт!

Подпрыгнувший Веня был готов утихомирить нас, но его отвлекли. Металлическая дверь распахнулась, на пороге показался охранник тюрьмы.

Его я прозвал Миша. Довольно скучно, но таким невзрачным было его имя.

— Опаздываешь, Майский, — сказал он, усердно жуя жвачку. — Хочешь остаться здесь ещё на месяц или всё же выберешь прогулку?

— Себя хоть слышишь? — хмыкнул я. — Звучит как: «Сломай себе ногу» или «Схрумкай мюсли сокамерника». Я выбираю второе, — убрав руку Сифона, я обратился к парням и сделал низкий поклон: — Моё почтение, барышни. Соседство с вами было тем ещё приключением, но я ни о чём не жалею. Разве что о том, что Соловей так и не стал птицей…

— Проклятье, уведите его уже наконец!

* * *