Плохая мать

Он толкает меня на кухонный диван, кладёт тяжёлые ладони на плечи, не давая подняться, прижимая к сидению, и чувство беспомощности, невозможность покинуть комнату выносят меня на новый виток истерики. 

«Какое ты имеешь право? Какое ты имеешь право?» — хочется закричать, но я знаю, что он ответит. Эти вопросы бессмысленны.

— Сделать тебе кофе? 

— Не надо.

Он отворачивается к кофемашине и выпускает пар, прочищая кран. Что-то при этом говорит, но слух у меня плохой: за посторонним шумом я не разбираю ни слова. Улавливаю только окончание фразы.

— …неужели ты сама не понимаешь?

Я не хочу говорить. Любое выяснение отношений сводится к подробному описанию моих недостатков. У Олега над головой сверкает золотой нимб — мне черти в аду готовят персональный котёл.

— В последнее время ты стала такой истеричкой. 

Я закрываю глаза и сразу же распахиваю, когда слышу:

— Тебе надо пить успокоительное.

У меня нет слов. Просто нет. От возмущения я немею и только чувствую, как дрожит челюсть.

Ты же сам не позволил мне добраться до таблетки!

На стол с глухим стуком опускается стеклянная кружка. Латте в исполнении моего мужа идеален. Три полосы, равные по высоте: бежевая — молоко, тёмная — кофе, белая — воздушная пена. Рядом Олег великодушно кладёт конфету — шоколадную, в синей блестящей обёртке. Такие не получается развернуть бесшумно — и это первое, о чём я думаю. А второе — сегодня можно, мне разрешили, не будет укоризненных взглядов и привычных нотаций.

Не важно, с чего начинается ссора, но каждая заканчивается одинаково — подачкой, и я заранее знаю, чего ожидать.

— Ну, что с тобой такое?

Олег включает режим любящего мужа и пытается притянуть меня в объятия, но какой в этих объятиях смысл, если в течение двух часов меня безжалостно смешивали с грязью? 

А главное, в чём я провинилась? Какое ужасное преступление совершила? Позволила себе немыслимое, неслыханное — закрылась в кухне и целый вечер занималась любимым делом.

Я не хочу. Упираюсь ладонями ему в грудь. Идеальный скульптурный торс, вылепленный упорными тренировками, сегодня противен. И эти рельефные руки, которые когда-то сводили меня с ума, и эта лёгкая небритость, ещё вчера казавшаяся мужественной — всё, всё вызывает отвращение.

Мне нужно, жизненно необходимо остаться одной. Не слышать его, не видеть. 

— Тихо, тихо, — Олег прижимает меня к себе, гладит по волосам. Что ему, бывшему спортсмену, сломить чужое сопротивление? — Давай  забудем. Ничего страшного не случилось. Я люблю тебя.

Неправда!

Не станет любящий человек искать болевые точки и с наслаждением, с садистским удовольствием на них давить.

Но спорить сил нет. Я сдуваюсь, словно воздушный шарик, и падаю в апатию без всяких таблеток.

И мне хочется верить.

Господи, как же хочется верить! Вопреки злости и здравому смыслу.  Закрывая глаза на очевидную ложь.

Какая женщина не мечтает быть любимой?

Глава 2

Иногда кажется, что всё в порядке и проблемы надуманы.

Я просыпаюсь от запаха кофе и шоколадных панкейков, приготовленных мужем на завтрак. Дверь в кухню открыта, сегодня это совершенно другая комната: сквозь рулонные шторы льётся солнечный свет и расчерчивает стену ровными горизонтальными полосами. Гудит вытяжка. Шипит масло на сковороде. Олег улыбается и киношным жестом переворачивает блинчики на лету.

Ваня совмещает завтрак с чтением сказки, и со стыдом я понимаю, что ни дня, ни минуты не занималась его подготовкой к школе. Читать по слогам, держать ручку — всему его научил отец.

Так может быть,  Олег прав: я витаю в облаках и однажды обнаружу себя у разбитого корыта, всеми брошенной? Не пора ли, как он говорит, опомниться, перестать тратить время на пустяки?

Я треплю Ваню по голове — равнодушный, механический жест, и передо мной на стол опускается тарелка с ароматными блинчиками.

— Я хочу, чтобы мы больше времени проводили вместе, — говорит Олег, сжимая лопатку с остатками присохшего теста. Красавец. Примерный семьянин. Мечта любой женщины. — Муж с женой не должны зашиваться по разным углам.

И мы не зашиваемся. Слушаем за завтраком детские песни, а потом всей семьёй строим в гостиной на ковре город из конструктора — это в равной мере и идиллично, и нудно. 

Ваня ползает на коленях, радостно рассказывая, зачем в его лего-мире нужна та или иная башня, кто будет жить в том цветном доме с красной, почти настоящей крышей.

— Мамочка, а ты строй дорогу.

Я смотрю на деталь конструктора в руке и падаю в воспоминания, как человек, оступившийся на ровном месте.

Четвёртый курс университета. Мы идём пять остановок пешком, потому что Олег любит движение, а мне надо поддерживать форму — не дай бог поправиться на килограмм: любимый заметит и станет щипать за ненавистные складки. Вроде в шутку, но для шутки слишком болезненно.