Пляшущие тени

Что пришла настоящая, новая жизнь.

И не нужно спешить уходить до рассвета,

И не будут часы по ночам досаждать,

И озябший, безжалостно ветром раздетый,

Не расстроит бульвар тихим шагом дождя.

Отголосок любви, как подарок нескромный,

Унижает ошибкой и краской стыда.

И кончается сон, утро близится сроком,

Оставляя лишь крошечный памяти дар.

Но, наверно, в дожде нет предела исканий,

А под стареньким бра не хватило тепла.

Гонят стрелки часов дорассветную сказку,

Обретая опять беспредельную власть.

Где-то там, придавленный ночами…

Где-то там, придавленный ночами,

Свет в окне. Он манит и влечёт.

Он – как и рождение – нечаен.

Как судьба, где нечет или чёт.

Свет в окне. Окно. И дом. И город.

Как пасьянс разложена судьба.

Дама треф. Во взгляде – только гордость.

В сердце – сатана, он «правит бал».

Будто бы нечаянно прохожий

Бросит взгляд в надменное окно.

И во взгляде, на сентябрь похожем,

Без луны и звёзд, слепая ночь.

Тень густая на знакомой шторе,

Ну а в ней – иконная печать.

Две обиды в молчаливом споре.

Свет в окне – и крепость, и причал.

Он, как и рождение, нечаян,

Как судьба, где нечет или чёт.

Жёлтый свет – сродни земной печали –

В нём и в ней. Он манит и влечёт.

Какая тишина…

Какая тишина.

Прозрачный лунный сумрак.

Такое время суток -

Стихия яви-сна.

Как омут глубина,

Как мысль…

И вдруг взгрустнется.

И вдруг, в меня врастая,

Шум музыкой прольется

И поездом растает.

И вспомнится, как чудо,

С глазищами иуды

Лицо коварной феи

И завитки у шеи.

И вспомнится картина

Исповедальной ночи -

Мне мой двойник пророчил

Ее неотвратимо.

И снова тишина.

Прозрачный лунный сумрак.

Такое время суток -

Стихия яви-сна.

В контрастности теней,

При лунном освещении,

Сквозит здесь совершенство

И говорит о ней.

Ветерок прошёл по листве густой…

Ветерок прошел по листве густой

Прошуршал, исчез, заиграл кустом,

И наметил рябь в берег кремневый:

Шелест времени, шелест времени.

Ввечеру восстал, разошелся в ночь –

Погонять волну, погудеть не прочь,

И волной в скалу так и врежется –

Рокот времени, грохот времени.

А с утра за труд – в крылья мельницы:

Все, что есть и нет, перемелется,

В крыльях день-деньской, словно в стремени –

Ритм времени, ритм времени.

А потом устал – скоро снова ночь,

Потянул в село, заглянул в окно,

Шевельнул слегка полог кремовый:

Шепот времени, шепот времени.

Застыдился вдруг, заспешил туда,

Где отходят в ночь с грустью поезда,

Где рукой вослед – скоро встретимся –

Горечь времени, горечь времени.

Отходит в вечность день…

Отходит в вечность день,

приходит ночь контрастом,

Фонарь рассеял свет

среди дорожных плит,

Шаги. И вот ты здесь.

Единственная, здравствуй.

Смотри, уходит день.

Смотри, звезда горит.

Любимые глаза –

космические дали.

Как в черную дыру

несется луч души.

Я ощущаю пульс.

Секунды жизни дарят

Презренные века,

где пыль и хлам лежит,

И прошлое вчера,

и будущее завтра,

Зеленые глаза,

и сердца громкий ритм,

Протуберанцы чувств…

Единственная, здравствуй.

Смотри, уходит день.

Смотри, звезда горит.

У рояля

Парят две руки, и пальцы бегут,

И зыбким становится разум…

Как можем мы думать о разном

В слиянии судеб и губ?

Две жизни – одна.

Два тела – одно.

Два мира – два мира огромных,

В которых два солнца не могут до дна

Прогреть всех глубинок укромных.

Но в матовом блеске расширенных глаз

Я всё вдруг увидел и обмер…

И так стало больно: я понял, у нас

Есть всё-таки третий мир – общий.

Между стёкол серость ваты…

Между стёкол серость ваты

Вся в дождинках мулине.

С чёрной крыши дождь покато

Льёт, сбивая грязь с камней.

Ветки голые черёмух

Поразбухли от воды,

Ветер с них поочерёдно

Капель смахивает дым.

Отсекаются мгновенья

Грустным тиканьем часов.

Это звенья. Сколько звеньев,

Для которых нет и слов.

Но из них по мановенью

Феи слёз, дождя и мглы

Чувство горечи мгновенной

Собралось укором злым.

И сердечко в старой хате,

С мулине на серой вате,

Разгоняя страх и мрак,

Громко тикает – тик-так.

Женщина

Ты караешь меня за что-то:

Ты с размаху меня – на камни,

На вскрышные породы навзничь,

Наслаждаясь разбитой плотью.

А потом погружаешь в море,

Чтоб утроить мои страданья,

Чтобы сердце зашлось от боли,

Чтобы вены на лбу взбухли.

А потом под палящее солнце

В раскаленный песок бросаешь,

Чтобы коркой покрылось тело,

Чтоб одежда присохла к ранам.

А в ночи ты костры разводишь

И колдуешь, готовя травы,

Призываешь всех тварей божьих,

Чтобы взять у них сил по капле.

И всю ночь напролёт ты лечишь,

И горячий мой лоб гладишь,

Заживают во мне раны,

Облегчение сном входит.

Но с рассветным лучом снова

Ты орлом обернёшься в небе,

Прилетишь мне клевать печень,

Чтобы сердце зашлось болью.

Круги ада

Колючей проволкой раздумий

Опутав голову и грудь,

Кружит бессонницей разлука.

И торжествует надо мной.

Несётся мысль в просторах мрака,

Понять пытаясь адреса,

И возвращается с удачей -

Аморфным мёртвым миражом.

И на мгновенье – не надолго -

Слабеют проволки витки,

Кровавят раны облегченьем

И собирается туман.

И всё плывёт в изнеможеньи,

Безвольно погружаясь в тень,

И мысли луч неуправляем…

Но снова сдавливает грудь.

Листва красно-жёлтая в осень…