Плясать до смерти

А она – “поэтесса с бантом”, Ирина Одоевцева, одна из знаменитых красавиц Серебряного века, перепорхнувшая перед смертью в родной Петербург при натужной поддержке вдруг разомлевших от любви к русской поэзии компетентных органов. Ей-то что? Умерла в почитании и обожании. И следующий на этой очереди я. В смысле умирания в этих стенах. Насчет почитания и обожания не уверен… хотя от стен может что-то и передаться! Перенестись вдруг из отчаяния и безнадежности на лучший угол на свете, угол Невского и Большой Морской, что переходит в арку гениального Росси и Дворцовую площадь, – это спасение! Адмиралтейство, Александрийский столп, Эрмитаж, Нева! Тут счастье посещает самых разных людей, молодых и старых, богатых и бедных! Поможет и нам! Я-то точно воспряну здесь! И Насте перепадет! После меня. А может, и раньше?

Среагировала вяло. Ну что за натура?! Могла бы поддержать, оценить, что отец ее тоже чего-то стоит! Всегда у меня так: лечу восторженно, как мотылек, – и мордой об столб.

– Тебе, наверное, нужно помочь с переездом? – мрачно проговорила она. “Раскусила мой подлый расчет!” Но зачем видеть только изнанку? – Хорошо, – добавила, помолчав: – Мы все сделаем.

И они сделали! Мы с Нонной, чтобы не мешаться, уехали в Елово, а когда вернулись, все было упаковано.

И Колька, оказывается, рукаст. Сидит, улыбается, доволен. Ясно и просто: будь у них нормальная, понятная работа, как в крестьянстве, и не надо было бы никого спасать, спаслись бы сами. Но они же интеллектуалы! Ты сам это “прописал”! Однако польза от переезда все же была, я понял: могут они!

Скоблы помогли и машиной, и грузить. Ну просто дружный семейный клан. Уезжая, расцеловались! Спустились и Анна Сергеевна с Варей, взволнованные, тоже неслучайные в нашей жизни люди. Бывает же хорошо!

И вот мы на Невском. Пустые красивые комнаты. Ну что? Распаковываемся?

– Останься, Настя! Живите здесь! Вон как тут хорошо!

– Нет! – сжав зубы, процедила она.

И они уехали. Уже – екнуло сердце – навсегда.

Жить, как она хочет, можно лишь там!

Полгода – звонки лишь по телефону. И вдруг звонок в дверь. Настя? Все поняла? “Расколдовалась” и “ожила”? И сейчас обнимемся?! Распахнул дверь…

Откуда ты, прелестное дитя?

Варя! Бывшая соседка с бывшего “верхнего этажа”…

– Проходи, – не совсем уверенно произнес.

Совсем уже девушка стала. Сердце мое запрыгало. Не о том думаешь!

– Я к вам пришла… – смущенно потупилась.

Вижу.

– …очень неприятную вещь рассказать.

И эта туда же!

– Говори. Садись.

– Я постою.

Ну хватит уже смущаться! Не за этим пришла!

– Я была у Насти.

Все ясно. Правда, детали бы хотелось узнать. Хотя и не очень.

– Она ужасно как пьет! При мне выпила две бутылки.

– Чего?

Зарделась. Эту подробность ради девичьей солидарности решила не выдавать. Ну спасибо.

– Потом мы пошли с ней гулять…

Отлично.

– …и она купалась в Ольгином пруду. Поплыла прямо в платье! До острова доплыла. Потом приплыла обратно. И прямо так и пошла…

– Да.

Удивлена, видимо, моей реакцией. Но если зажатым не быть – разлетишься!

– А знаете, чем они зарабатывают на выпивку?

Решила все-таки вышибить у меня слезу?

– Чем?

Все же на выпивку, а не на наркотики!

– Взяли в какой-то театральной студии…

Значит, какая-то капля истины в Настькиных показаниях есть?

– …старинные костюмы.

Запнулась. Ну-ну, не стесняйся! Что уж такого ужасного может быть в старинных костюмах?.. Может, оказывается!

– И стоят у фонтанов. Изображают Екатерину и Петра, просят фотографироваться!

– Да…

– Причем вызывают лишь хохот! Дородная Настя – очень она растолстела – и маленький “Петр Первый”, до плеча всего ей!

Да. Вот это “театр”!

– И… фотографируются с ними?

– Только если кто хочет поиздеваться!

– Ну спасибо тебе.

Ушла несколько ошеломленная. Ждала рыданий? Это потом.

Эх, Настя! Спасла Кольку? Погубила себя! И без него бы погибла.

– Привет, Настюленька! Как дела?

– Нормально, – несколько настороженно произнесла: с чего это я такой веселый?

– Хочу похитить тебя.

Долго кашляла. И выкашляла все плохое. Спросила радостно:

– А куда?

– А в Елово! Хочешь? Кузя зовет.

Елово для нее – “место обетованное”. Последнее, наверное, что еще светит ей!

– Хочу!

Отлетели и Колька, и псы, и бутылки! Ура!

Кузя – в беде. Настя это любит – покровительствовать.

– Ну что, Кузярушка, бедный?! – взъерошила поредевшие его кудри.

Чего он тут сидит? Если вспомнить классику (а почему бы ее не вспомнить?), ходит в заброшенном Доме творчества, как всеми забытый слуга Фирс посреди загубленного вишневого сада! Кто только здесь не хаживал! Лучшие умы! Разве что кроме Чехова, все писатели жили. И Кузя как бы это хранит: почти каждый день приходит с дачи, “подправляет” гнилье.

А вокруг самостийная стройка идет! Самосвалы грохочут. Растут глухие заборы. Все в сизом чаду!

Снесли угол нашей ограды, и глубокие грязные колеи идут через сад, где мы когда-то гуляли, предаваясь высоким размышлениям.