Вставая ежедневно с зарей, перед изучением грамматики и логики он слушал заутреню и обедню, потом твердил самые трудные главы из Святых Отцов или в тишине и уединении переписывал какую-нибудь редкую книгу. Иногда же он уходил в монастырь и собирал у профессоров и студентов различные заметки о преподаваемых науках. Эти занятия прерывались трапезой в общей столовой, а после нее был час отдыха, который проводили на лугах или на реке или же посвящали какому-нибудь дозволенному развлечению; затем снова учение, часовня и ужин, продолжавшийся довольно долго благодаря памятным разговорам между собиравшимися за столом.
В то время было мало колледжей, и ученики, живущие в них, были избранниками. Живущих вне заведения было значительно больше; в большинстве своем бедные и беспорядочные, они жили насколько возможно хорошо, при их скудных средствах, но ничем не нарушали почти монастырский покой, царивший внутри заведения, и Малькольму наконец показалось, что он обрел давно желанное спокойствие.
Когда он думал о прошедшем, о годе, проведенном среди волнений двора и лагеря, он удивлялся, что мог предпочесть, хотя бы на один день, подобное существование той спокойной и счастливой жизни, что он вел в настоящее время. На войне он не мог отличиться по своей физической слабости; в Нью-Колледже он первенствовал, ибо все было для него безграничным наслаждением, избавленным от всякого страха, угрызений совести и тревожных мыслей. Школьная наука была его стихией: ей он посвятит всю свободу, весь труд свой. Не без значения блестело на его пальце кольцо – память обручения с Эклермондой, светилом света. Хотя эта девушка никогда не должна была ему принадлежать лично, она олицетворяла для него мудрость и истину, и этому чистому, целомудренному светилу он должен был вечно поклоняться.
В былое время он страдал, думая о долге, налагаемом на него этим кольцом, и о том, что он должен прервать всякое сношение с этой прекрасной и величественной девушкой; но печаль его, прежде столь сильная, незаметно утихла при мысли, что он занимает почетный пост и что его жертва, по крайней мере, приобрела ему уважение и благодарность Эклермонды. Он знал, что она у Алисы Монтегю ждет вакансии в больнице Святой Екатерины; вступление ее в монастырь должно было окончательно разорвать их брачный контракт, и тогда у него останется одна мечта – соединить Лилию с Патриком, передать им свои земли, вступить в монашество и поехать в Италию, чтобы там докончить изучение языков и богословия, в чем Болонья и Падуя не имели соперниц. Никаких вестей о сестре он не получал уже несколько месяцев, но об этом не тревожился, так как вестники были редки, а письма еще мало распространены в то время; и хотя он сообщал ей обо всех более или менее выдающихся событиях своей жизни и посылал письма каждый раз, как король Джеймс переписывался с Шотландией, но до сих пор все попытки получить ответ были бесплодны.
Он только недавно добился степени бакалавра художеств и шел однажды в столовую, где был поставлен для них постный обед, как вдруг увидел столь знакомое ему лицо англичанина, слуги короля Джеймса. Тот почтительно поклонился ему и подал свиток бумаги, перевязанный шелковым шнурком с королевской печатью.
Послание заключалось в следующем:
«Нашему верноподданному и возлюбленному брату, лорду Малькольму Стюарту из Гленуски шлем привет.
Дорогой брат!
Сим немедленно и безотлагательно вызываем тебя к особе нашей, ибо имеем в том надобность, находясь не в плену, а на свободе.
Преданный вам
Писано в Виндзорском замке, сего дня святого Давида MCCCCXXIV».
Свободен! Это слово беспрестанно раздавалось в ушах Малькольма в то время, когда он второпях просил отпуск у ректора Джона Бонке и прощался с его преподобием доктором Беннетом. Он не покидал Оксфорда со дня своего вступления, так как в то время способы сообщения были весьма медленны и затруднительны; поэтому Малькольм давно не видел короля Джеймса. Радость, испытываемая им при этой вести, и за свою родину и за государя, поглощала все его мысли. Когда же он простился с профессорами и своими друзьями, объявляя им, что едет не надолго, то прибавил, видя, что они недоверчиво качают головой:
– Неужели, господа, вы думаете, что я смогу жить в непроницаемом мраке, окружающем мою родину? В нашей дорогой Шотландии находится только несколько монастырских школ, а так как наука открыла свет моим глазам, то я никогда не отвернусь от нее. Скоро я навеки сделаюсь сыном ее и рабом.
Несмотря на это, Малькольм был исполнен радости нетерпения во время своего пути от Оксфорда до Винтона; он с наслаждением упивался благоуханием лесов, над которыми гордо возвышался замок с его круглой башней. На верхушке башни развевался королевский флаг, означая присутствие короля-ребенка.
Когда он подошел к воротам под сводами, Джеймс встретил его в сопровождении Патрика и, обнимая, воскликнул:
– Поцелуй меня, Малькольм, да, поцелуй меня! Теперь ты обнимаешь короля, а не несчастного пленника! Еще шесть недель… и да здравствуют горы, луга и веселые северные земли!