Читаем Пленники полностью

— Странный человек! Перед домом у него такой цветник, где найдешь любые цветы. Он выписывает семена из Америки и Европы… Говорят, перед приходом немцев ему предложили эвакуироваться, так нет — отказался; «Цветы не могу оставить без присмотру». Каков? И остался. Как-то у меня начались боли в желудке, — посоветовали пойти к нему на дом. Я и начал расхваливать его цветник. А Харченко посмотрел на меня и спрашивает: «Ты армянин?» «Да, — говорю, — только как вы это узнали, ведь я не похож на армянина». А он: есть у вас очень известный профессор Мелик-Шахназарьян, — я учился с ним. У него был такой же акцент. Как-то он прислал мне семена ваших цветов — я посадил, но они не взошли». Конечно, я ему тут же пообещал, как только кончится война, прислать семена самых лучших наших цветов. Обрадовался старик!..

Оник замедлил шаг. По другой стороне улицы шел гитлеровский офицер, ведя на поводу овчарку. На плечах его сверкали капитанские погоны. Офицер был высокого роста, широкоплечий, — на его одутловатой физиономии Застыло высокомерие. Такой же высокомерной казалась и его собака, похожая на волка. Высунув красный язык, она вышагивала, презрительно поглядывая по сторонам.

Чтобы не столкнуться с этой чисто немецкой парой на перекрестке, Гарник и Оник остановились. В это время Через улицу переходил юноша — бледный, с красивыми чертами лица, с черной копной волос. На рукаве у него была повязка, которую были обязаны носить все проживающие в городе евреи.

Юноша поднял на собаку и на ее хозяина печальный робкий взгляд. Фашист поймал этот взгляд, остановился и поманил юношу. Пальцем он показал на сверток у него под мышкой.

Тот что-то пробормотал. Офицер, видимо, не удовлетворился ответом. Он потребовал раскрыть сверток. Молодой еврей еще крепче прижал к себе сверток, с ужасом поглядывая на собаку и ее хозяина.

Капитан нагнулся, неторопливо отстегнул ошейник и тут же пустил собаку на еврея. Овчарка молча метнулась на парня. Послышались отчаянные крики. Сквозь вопли можно было разобрать:

— Это мой хлеб, это мой хлеб!..

Несчастный на вытянутых руках поднял сверток над головой, думая, что собака хочет отнять хлеб. Овчарка вцепилась клыками в плечо юноши, рвала на нем пиджак и рубашку.

Две женщины, шедшие следом за парнем, шарахнулись назад. Остановились и другие прохожие, издали страшливо наблюдая за происходящим.

От боли в плече парень опустил руку, а другой продолжал поддерживать сверток. Собака вцепилась ему в локоть, и сверток упал. Овчарка ухватила парня за ворот. Еврей, продолжая кричать на всю улицу, пытался взять собаку за глотку, но пальцы скользнули по гладкой, холеной шерсти и сорвались. Овчарка сделала круг и одним прыжком опрокинула парня: клыки вонзились ему в шею.

Юноша скрючился, но овчарка бросалась на него, кусала подбородок, щеки.

Кровь текла по лицу, по шее, по спине и даже, казалось, лилась из глаз.

— Ведь загрызет! — сквозь зубы процедил Гарник.

Была минута, когда он, казалось, готов был кинуться на помощь парню, но Оник ухватил его за рукав:

— Рехнулся, что ли? И на тебя натравит.

Пожилая женщина издали начала кричать:

— Господин офицер, пожалейте его! Пожалейте, господин офицер!..

Фашист словно оглох. Лицо его побагровело, он возбужденно дышал и все время подбадривал своего взбесившегося пса. Поединок между жалким, хилым юношей и раскормленным, с тугими мышцами зверем продолжался. Но исход был уже ясен. Юноша не мог долго выдержать. Еще прыжок — и, потеряв равновесие, еврей упал на мостовую, обхватив руками окровавленную голову.

А собака все еще продолжала терзать его. Она рвала в лоскуты его брюки, — обнажились голые ноги.

Шум на перекрестке усилился, из толпы слышались возмущенные возгласы, всхлипывания.

Зрелище ужасало, оно вызывало яростный гнев. Под клыками разъяренной собаки погибал человек, на котором не было никакой вины, который не сделал и не думал сделать немцу ничего плохого. Он нес драгоценный кусок хлеба, он защищал его, как мог, — до последней минуты не выпуская свертка из рук. Он был так тщедушен, так бледен… Надо было помочь ему, спасти его. Но это значило заранее быть готовым выдержать такую же схватку с овчаркой к удовольствию фашиста. Оник сказал:

— Пойдем, Гарник!..

— Подожди… Ах, подлец, негодяй! Ах, мерзавец!..

Лежавшему в луже крови парню теперь было все безразлично: он потерял сознание.

Тогда офицер свистнул собаку, повязал ошейник и неторопливо удалился, даже не оглянувшись на затравленную жертву.

Когда он скрылся за углом, люди со всех сторон бросились к распростертому телу.

— За что? — спрашивали все друг друга, спрашивали очнувшегося парня.

Тот сидел с окровавленным лицом и озирался вокруг, не отвечая на вопросы. Говорить он не мог.

— Пойдем, Гарник!..

Они продолжали свой путь. Оба молчали, потрясенные разыгравшимся на их глазах зрелищем.

— Одного не пойму, — сказал наконец Гарник. — Неужели этому типу доставляет удовольствие мучить человека?

Перейти на страницу:

Похожие книги