Пленники Раздора

— Ты слышишь меня? Вряд ли отобьемся, — снова ему в ладонь легла рукоять ножа. — Но хоть попытаемся.

Зелёное сияние вокруг мерцало, плыло и в его переливчатом мареве дрожали чёрные стволы безлистых деревьев, спутанные ветви кустов, темнела голая земля, с клочками прошлогодней травы, похожей на сухое мочало. Фебр видел, как из полумрака выныривают текучие тени, стелятся по земле, крадутся, окружают беглецов.

Лицо у Мары было потное, изможденное, облепленное выбившимися из косы волосами. Глаза и щеки ввалились. Она сама была едва жива, но решимости и злости это у неё не убавляло.

Обережник с трудом встал на колени. Черный лес, Ходящая, озаренная зыбким колдовским светом, волки среди деревьев, мельтешение теней — всё кружилось.

— Руку… дай…

Мара поняла. Подхватила его под локоть и рывком поставила себе за спину. Фебр скрипнул зубами и с трудом подавил тошноту. Наступить на правую ногу он не мог — та отзывалась ослепительной болью, от которой мутился рассудок. Обережник не видел, что краем глаза волчица обеспокоенно наблюдает за ним, не видел, как нерешительно замерли среди деревьев серые тени. Он глядел только на нож, который сжимал в руке. С пальцев на клинок медленно, неохотно струилось едва мерцающее голубое сияние.

— Не швыряйся… Даром… зазря… — хрипло сказал ратоборец.

Женщина в ответ на это только фыркнула и прислонилась спиной к его спине, давая опору.

Протяжно и громко завыло откуда-то справа. Мара подобралась, одновременно с этим, перехватывая руку Фебра так, чтобы сцепиться с ним локтями, не дать упасть. На кончиках пальцев переливались зелёные искры.

— Рано… — сказал мужчина. — Жди…

Черные тени взвились из зарослей одновременно.

— Бей, — приказал он.

Мара закричала, чувствуя, как человек за её спиной покачнулся, упал и покатился по земле, сцепившись с хрипящим от ярости зверем. Её саму швырнуло вперед, на нападавших, но те прянули в стороны — Дар понесся от неё волнами. Визг, хрип, рычание. Всё смешалось. На неё кидались, она отбивалась, Сила хлестала потоком. Мелькали быстрые тени, неслись, стелились, припадали к земле, перетекали с места на место, ускользая.

Их слишком много! Трое, не то четверо лежат грудами развороченной плоти, и осталось ещё столько же, а может, больше… Но в тот миг, когда она поняла, что не справится, серые хищники отступили за деревья. Теперь будут кружить, длить миг нападения, изводить ожиданием, страхом и тянуть, тянуть тем самым из неё силы.

Не выдюжит.

Ноги ослабли, Мара поскользнулась на мокрой от крови земле, рухнула на колени, едва не растянулась, но кто-то удержал, подперев плечо.

— Перекидывайся! Ну!

Образина косматая! Едва живой, а ещё приказывает. Она открыла было рот, чтобы огрызнуться, но широкая ладонь легла на затылок и впечатала волколачку лицом в разодранное острыми зубами плечо.

Пряная кровь хлынула в горло, возвращая силы… Нет, нет, нет!

Мара вырвалась.

— Перекидывайся… — его голос звучал слабо и глухо.

— Дурак! — она вывернулась, вытерла губы. — Не смей подыхать! Не смей, я сказала! Ты…

Закончить она не успела, оборотни рванулись к добыче. И волчица, взрыв землю когтистыми лапами, бросилась наперерез.

Кровь помогла. Но силы всё равно были неравны. Волна чужого Дара сбила Мару с ног, поволокла по земле, обжигая. А потом вспышка яркого света ослепила, сделав мир вокруг чёрно-белым, с резко очерченными тенями.

Волчица запрокинула голову и завыла. Она поняла — пришёл черед петь последнюю песню.

…Яростная схватка металась среди деревьев, озаряя лес ослепительным светом.

— Туда, туда побежал!

— Стеня, Годай — в ту сторону!

— Эй, ты меня слышишь?

— Слышу… — бледные, едва мерцающие голубые искры скатывались с пальцев, угасая.

Он слышал, но не понимал, к нему ли обращаются.

— Руки опусти.

Не видно, кто говорит — глаза заволокла пелена. Однако голос показался знакомым.

Сердце едва трепыхалось — тихо — тихо. Тело стремительно холодело. Но то был другой холод. Не холод Дара Ходящей. Звуки леса и голоса отдалялись.

— Волчицу не троньте… — расслышал он надтреснутый сиплый голос. Наверное, свой.

— Не тронем. Как зовут тебя?

Как его зовут?

Это важно.

Она говорила: забудешь — смерть.

— Фебр.

Его подхватили за плечи. Удивлённые возгласы донеслись, как через глухую стену. Что-то ещё говорили, спрашивали. Он уже не понимал.

Потом на лоб легли осторожные мягкие руки и в тело, впервые за много-много дней полилось тепло. Оно дарило покой, уносило боль.

Как хорошо! Люди.

Как хорошо…

65

До Тихих Брод их провожали. Вели, словно дикое зверьё. В ночь после нападения Лесане и Кресеню выспаться не удалось. Они караулили обоз с двух сторон. Тамир тоже не спал. Ходил вдоль наведённой черты и подновлял её, то тут, то там, царапая ножом на прихваченной морозцем земле защитные резы.

— Рядом кружат, — тихо сказал Лют, сидящий возле Лесаны.

Костёр уже прогорел, поэтому оборотень был без повязки и глаза его слабо мерцали во тьме.

— Откуда ты знаешь? — спросила девушка.

Он ответил коротко:

— Чую.

Собеседница обернулась и прищурилась:

— Ах, чуешь? Почему же днём не почуял? Почему Тамир их первым заметил?

Волколак развёл руками: