Пленники Раздора

Однако камень со свистом промчался мимо жирной напыщенной птицы. Вся стая, недовольно крича, снялась с места. Да напоследок, проклятые, ещё наградили обидчика несколькими плюхами, измаравшими верхницу. И смех, и досада!

— Чтоб вас Встрешник ощипал! — в сердцах погрозил Русай воронам, и тут же взялся целиться сызнова. Однако в этот миг мальчик увидел, что на дороге, ведущей к крепости, появились люди.

67

Солнце уже поднялось над горизонтом и светило радостно и ярко, когда над Цитаделью разнесся пронзительный и тревожный крик Русая:

— На-а-аши! Наши е-е-еду-у-у-ут!!!

Клёна бросила в миску недочищенную репу и бросилась прочь с поварни. Забыла, что руки грязны, а передник заляпан, забыла набросить свиту и отложить нож, которым работала. Все забыла. Кинулась во двор.

Ратоборцы вернулись? Так ведь давеча только уехали! Должны были через седмицу в обратный путь пускаться! Значит, случилось что-то.

Сердце заледенело в груди.

Выучи тянули тяжелые воротины, но те, как показалось Клёне, расходились в стороны мучительно медленно… Девушка на неверных ногах сошла с крыльца и вцепилась в деревянный столбик перил, чтобы не упасть. Голова на миг закружилась.

Первыми вошли во двор шестеро пеших ребят в чёрных верхницах, и несли парни изуродованного мертвеца. Он — неподвижный и вытянутый — лежал на носилках, сколоченных из жердин и застеленных войлоками.

Клёна зажала рот ладонью, чтобы не дать сорваться с губ глухому стону. Никогда прежде она не видела настолько изувеченного человека. Мужчина был тощ, чёрен от побоев, а костлявое тело покрывали рваные раны, которые сочились сукровицей и нечистотами. Опухшее изуродованное лицо покойника заросло по самые глаза бородой, а грязные волосы — не то светлые, не то седые — казались выцветшей паклей.

В ужасе девушка окаменела. С крыльца донеслось тихое-тихое причитание — то лопотала Нелюба, прижимая к груди белые от муки ладони. Слёзы одна за другой катились по её щекам, а подбородок подрагивал, отчего казалось, будто она вот-вот разразится рыданьями. Подле застыла бледная тётка Матрела, парни из служек… Становилось ясно — все думали об одном: человеком, это когда-то было человеком!

Более всего на свете Клёна боялась увидеть на носилках Клесха. А теперь от постыдного облегчения ей сделалось так гадко на душе, словно она сама была причастна к страшной гибели незнакомого мужчины.

Глава въехал во двор последним. Он был невредим и держал перед собой на лошади истощённую девушку с длинной-длинной светлой косой, которая свисала едва не до самой земли. Девушка была без сознания.

— Клёна, — окликнул отчим. — Возьми парней из молодших, отряди к Нурлисе за горячей водой, а сама холстин чистых у неё возьми. Несите всё в лекарскую.

Падчерица кивнула, развернулась, чтобы бежать исполнять поручение, но едва не столкнулась с Ихтором. Тот склонился над носилками, о чем-то переговаривался с Рустой и торопливо ощупывал покойника.

От главного входа к целителям спешно ковыляли Ильд с Рэмом.

— Несите его в лекарскую. Бегом! — приказал Ихтор старшим выучам, а Клёна удивилась — зачем в лекарскую и почему бегом?

Однако времени на расспросы не было, да и не сунешься к креффам из праздного любопытства — заняты. Но уже у двери в ученическое крыло, Клёна услышала:

— И Койру зовите! Едва дышит парень!

Дышит?

Она мчалась по широким коридорам и с ужасом повторяла про себя: «Дышит, дышит, дышит…» Повторяла, но не понимала, как то, что лежало на носилках могло быть живым? От ужаса подташнивало и во рту пересохло — ум не вмещал страшное осознание: человек, кому уже по всему полагалось умереть — дышал!

«Живой…»

— Ты, ты и вы двое! — с порога распорядилась девушка, тыча пальцем в четверых самых крепких ребят, которые сидели над свитками. — В мыльни, к Нурлисе. Возьмете по два ведра кипятку и бегом в лекарскую к креффу Ихтору.

В читальной зале и без того было тихо, а после звонкого приказа, разлетевшегося эхом, стало и вовсе, как в могиле. Парни недоуменно переглядывались, не понимая — с чего вдруг ими эдак ловко взялась верховодить девка с поварни.

— Быстро! — прикрикнула на них Клёна.

Они подскочили, но не столько потому, что признали в ней дочь Главы, сколько потому, что говорила она очень решительно, а по испуганным глазищам было видно — не насмехается, не за ради веселой проделки взбаламутилась.

Ребята умчались, куда сказано, а Клёна побежала к Нурлисе.

— Бабушка! — в душной каморке было темно и тихо. — Бабушка, холстин надо чистых на простыни! И ткани на повязки! Только дай, которая потоньше — сношенной. Бабушка!

Нурлиса выкатилась из-за печи с чадящим светцом в руке. Она уж было обрадовалась, даже открыла беззубый рот — облаять заполошную девку, но услыхала про повязки и внезапно присмирела. По морщинистому лицу пробежала тень глухой тревоги.

— Сейчас, девонька, сейчас, — подхватилась карга и потрусила к одному из ларей. — Ты ж моя хорошая… обожди… вот ведь, не видно ни бельмеса, опять лучин кровопийца этот забыл принести!

А тёмные узловатые руки уже откинули тяжёлую крышку сундука и перебирали холстины.