Пленники Раздора

Зван и его стая возвращались обратно в Переходы. Первый день они шли на пределе сил, опасаясь погони. Однако к исходу этих изнурительных долгих суток поняли, наконец, что никто их не преследует. Отыскали старый лог, заросший густым кустарником, там и заснули вповалку.

Их битва на гати была короткой и кровавой. Волки не ожидали удара в спину и, налетев на заслон, погибли, не успев толком защититься. Да и не особо защитишься от рогатины. Звану, правда, разорвали плечо, но плоть потихоньку затягивалась. Мясо оно и есть мясо — болит сильно, а заживает быстро.

Охотники дали Ходящим уйти невозбранно. Может, и хотели бы отправиться вдогон, но достало им других хлопот. Однако Цитадель знала про Переходы. А это для Звана и его стаи означало только одно — с людьми придётся договариваться, придётся учиться жить и рядом, и опричь. Этого уже не избежать. Изменилось всё. С битвы на гати привычный уклад перевернулся, став с ног на голову. В одном Серый был прав: «Лес велик, а укрыться негде».

Перемены всегда страшат. Зла и добра в них поровну.

Мужчины шли настолько быстро, насколько могли. Осенённых в пещерах осталось чуть больше десятка, а баб и ребятишек следовало кормить. Луна уже подходила. И кровососы спешили так, как могут спешить только скованные тяжкой повинностью люди.

У Черты их встретил Дивен.

Обнялись.

— Как вы тут? — спросил Зван. — Все целы? Все в уме?

Вопрос был непраздный, но Дивен, вместо толкового ответа развел руками:

— Уж не знаю, что и сказать.

Вожак нахмурился:

— Ну? — он устал, а напряжение последних седмиц сказывалось, вынуждая досадовать. — Говори толком.

Дивен задумчиво потёр подбородок.

— Я надысь жену кормил. Она ж у меня совсем слабая после родов. Крови дал, а её ею вытошнило. Думал, занемогла. Испугался. Но Вышининых кормить стали — та же беда. Все здоровы, а блюют, аж нутро выплёвывают.

Зван тяжело опустился на поваленное дерево.

— Все здоровы, а крови не хотят?

Дивен растерянный сел рядом:

— Выходит, что так…

Вожак на эти слова горько усмехнулся:

— Идём. Устал я, сил нет.

Пещеры встретили возвратившихся тишиной и прохладой. Мужчины разошлись по избам, Дивен тоже направился домой. У него сердце изболелось за жену. Она уже который день была сама не своя. Спала плохо, да и Лесана постоянно плакала, видимо, чувствуя материну тревогу. И как их обеих утешить Дивен не ведал.

Когда он вошел в сени, то замер на пороге. Слада опять не спала. Он слышал, как она негромко напевает, ходя туда-сюда по горнице. То ли укачивала меньшую, то ли сама была не в силах заснуть и старалась хоть как-то разогнать снедавшую её тоску. Слада часто пела эту песню, когда укачивала детей. И Дивен знал её от слова до слова. Слышал сотни раз… Но сейчас отчего-то в горле встал ком.

Лес шумит вековой за околицей села.
Ой, прядись моя нить поровней, поровней.
Я тебя, милый друг, всё из леса ждала.
А моё веретено только кружится быстрей.
Вот и вечер уже, солнце скрылось за горой.
Ой, прядись моя нить поровней, поровней.
Лишь тревога на сердце, потеряла я покой.
А моё веретено только кружится быстрей.
Ночь пришла на порог. Только милого всё нет.
Ой, прядись моя нить поровней, поровней.
Ночь — разлучницу прошу: «Подскажи ты мне ответ!»
А моё веретено только кружится быстрей.
Как найти мне тебя? Где же ты, милый друг?
Ой, прядись моя нить поровней, поровней.
За тебя я пройду, сто потерь, сто разлук.
А моё веретено только кружится быстрей
Пусть тебе, любый мой, моя нить укажет путь.
Верю я, ты придешь. Ночи нас не разлучить.
Злобным морокам лесным — им тебя не обмануть.
И своё веретено не устану я крутить.

— Слада, — тихо позвал муж.

Она оглянулась и улыбнулась ему усталой измученной улыбкой.

— Скажи мне, что с тобой? — Дивен подошел, перенял у неё из рук спящую дочь. — Что?

Однако, когда она села на скамью и расплакалась, он оказался не готов к тому, что услышал:

— Дивен, я хочу домой… Я так устала…

Мужчина впервые не знал, что ей ответить, что сказать. Куда — домой?

— Мне которую уж ночь дед снится. И знаешь, что говорит? Любовь, мол, сила полноводная, она одна лишь душу исцеляет, — женщина спрятала лицо в ладонях и проговорила сквозь подступившие к горлу рыдания: — Я так соскучилась по маме!

— Слада… — потрясенно повторил Дивен, чувствуя, как подкашиваются ноги.