Пленники Раздора

— Тамир? — спросила она. — Тамир, ты слышишь меня?

Мужчина кивнул. Он её слышал.

Тонкая, неожиданно сильная рука скользнула ему под спину, помогая подняться. К губам приложили миску с пахнущим мёдом отваром.

Колдун сделал несколько глотков.

Вкусно. Он выпил всё и посмотрел на девушку, силясь вспомнить её имя. Она была худая, коротко стриженная, бледная. Казалась смутно знакомой.

— Ты… кто? — спросил, наконец, обережник.

— Лесана, — ответила она. — Ты меня не узнал?

Он покачал головой. Узнал. Имя не помнил только.

— Поспи, — сказала она.

И мужчина послушно сделал, как просили.

В следующий раз, когда он проснулся, Лесана покормила его теплым хлёбовом. Тамир чувствовал, что силы возвращаются, а вместе с ними медленно и неохотно возвращалась память.

— Серого поймали? — спросил колдун, припоминая, что вроде как именно для этого и пускались в путь.

— Поймали, — ответила она.

Он удовлетворённо кивнул и сел. Внутри было пусто-пусто. Ни радости, ни сожаления. Равнодушие. Глухое и гулкое. Поглядел в сторону. Увидел на соседней телеге девушку со спутанными волосами, в которые были вплетены перышки и нитки. Девушка сидела, привалившись спиной к бортику, и смотрела перед собой. Голову ей щупал целитель с изуродованным лицом. Сам бледный, как навь, чуть живой.

Тамир попытался вспомнить имя. Ихтор.

А лекарь тем временем говорил:

— Не пойму, что с ней. Здорова ведь.

Сидевший рядом колдун, в коем Тамир смутно признал наставника, сказал:

— Она не пьет и не ест, что в рот вкладываешь, даже не глотает.

Ихтор вздохнул:

— Не знаю, чем помочь. Если так пойдет. Дня через три умрет девка.

Случилось так, как сказал лекарь. Светла умерла через три дня.

Донатос сам её упокоил. А тело положили в ту телегу, на которой везли мёртвых обережников.

Прежде Тамир не видел креффа таким застывшим. Впрочем, всё случившееся колдун отметил с прежним равнодушием. К нему подступались с расспросами, что случилось, отчего он, как мёртвый. Он не знал, что ответить. Разводил руками — мёртвым он не был. Мёртвые не дышат, не говорят. А он умел и то, и другое. Он ел, когда чувствовал голод, и, когда уставал, спал. Но беседовать не хотел и с трудом вспоминал имена тех, кто пытался с ним разговаривать.

Подходила Бьерга, хотела узнать, что стало с навьими. Тамир ответил, мол, упокоил с миром обоих. Колдунья смотрела с изумлением. Не верила. Снова и снова щупала его, пропуская сквозь пальцы Дар. Удивлённо качала головой. Но в конце концов, Глава что-то сказал, и она отступилась.

Один из молодых ратоборцев уверил:

— Бабу ему надо. Тогда встрепенётся.

Тамир устало подумал, что только бабы ему и не хватало. Отстали бы все. Так надоели…

Дни пути текли однообразной вереницей. Колдуну казалось, едут слишком уж долго, но потом он понял, что просто много спит. Просыпается, засыпает, снова просыпается. Мнилось, будто спит очень подолгу. А на деле, небось, вскидывался на каждой кочке.

121

Лесана сидела в повозке рядом с наставником. Лют ночью оторвался от обоза, перекинулся и умчал куда-то в чащу. Благо, Ихтор пожалел оборотня — приставил одного из выучей, чтобы подлечил раны от Лесаниного ножа, когтей волка и стрелы ратоборца, воткнувшейся в спину Ходящего, к его везению, на излете.

— Знал бы, что так натерплюсь, в жизни не сунулся бы дружка твоего защищать, — бубнил Лют.

— Тамира? — удивилась Лесана.

— Его, его. Вышел, как скаженный, на колени грохнулся среди поляны и давай бормотать, потом по кругу на карачках пополз. Я в кустах схоронился, а тут гляжу, он стелется, бурчит чего-то, а от обоза вашего один из ближних Серого несется. Ну, я и прыгнул напереём…

Обережница удивилась:

— Как же ты не ослеп? Там ведь костры горели.

Ее собеседник задумчиво потёр лоб:

— Да не знаю… Прыгнул и все… А уж потом не до костров было…

Лесана рассмеялась.

— Смешно тебе, — тут же сварливо отозвался Лют. — Ладно. Пойду, побегаю. Тошно с вами. А ты спи.

И унесся в чащу.

Девушка смотрела ему вслед.

— Трудно тебе придется, — сказал негромко Клесх.

Выученица вздрогнула.

— Что?

— Что слышала. Придётся трудно.

Лесана покраснела, втайне порадовалась, что наставнику не видно в темноте её запылавших щёк и спросила:

— Почему?

Крефф усмехнулся:

— Он — себе на уме. А ты простовата.

— Дура, да? — с угрюмым вызовом спросила обережница.

— Бываешь и дурой, — подтвердил Клесх. — Простодушная ты. А он — нет. Поэтому и трудно тебе с ним будет. К этому готовься.

Девушка замерла, уставилась в полумрак остановившимся взглядом, а потом спросила:

— Вот ты наставник мой. Мужчина. Так объясни. Я же всё за ним знаю. Знаю, какой он. Почему ж…

Она смешалась и не решилась договорить.

Клесх закрыл глаза. Он по-прежнему был бледен, хотя рана его заживала хорошо. Ихтору с выучами удалось собрать кости и жилы, а значит со временем вернутся и сила, и ловкость.

— Почему одного любишь, а от другого с души воротит? — обережник понял выученицу без слов. — Да кто ж тебе ответ даст? Потому. Лют — не самый плохой выбор. Но и не самый лучший.

Лесана с тоской поглядела в чащу.

Наставник сказал:

— Сердцу не прикажешь. А что дальше будет — поглядим.

122