Пленники Амальгамы

Внезапно Феликс сворачивает работу. То есть перекладывает ее на меня, а сам уезжает в командировку. Ему нужно в столицу, проконсультироваться со старшими товарищами, ведь мы не одиноки в нашей борьбе. «Ах вот как?! А что ж вы раньше про старших товарищей…» – «Так проверял вас! Друг познается в беде, как говорится, а товарищ – в реальной деятельности!» Мне оставляют диктофон, чтобы я (если получится) продолжил сбор сведений о правонарушениях. А еще я должен наконец-то пробить публикацию в газете. «“Боевой листок” хорошо, но старшие товарищи настаивают на привлечении настоящих СМИ, вы уж постарайтесь!»

Он моментально преображается: рюкзака больше нет, шапочки тоже, вполне себе интеллигентный персонаж, никакой не турист. Если бородку и пенсне добавить – впрямь на Чехова будет похож! Когда провожаю Феликса в аэропорту, тот в приподнятом настроении, постоянно кому-то звонит (наверное, старшим товарищам), а одет ну прямо с иголочки.

– В общем, лозунг прежний: «Нет – карателям от психиатрии!» Ну и палачам, само собой. Ладно, прощаемся, а то опять звонят…

Когда тот исчезает за турникетом, наваливается тоска. Лозунги, протесты – все это хорошо в коллективе, пусть даже из двух человек. А так…

Нахлынувшее одиночество заставляет нарушить табу, то есть пойти на контакт в автобусе N^о11. Меня извиняет то, что заговариваю не с теткой, что с мрачной физиономией прижимает к груди авоську, а с миловидной рыженькой девушкой. Мол, какой контраст: вы – и конечная точка маршрута! Такие девушки не должны туда ездить, вам нужно совершать променады по проспекту Победы и позировать художникам!

– А я позирую, – звучит ответ.

– Кому, если не секрет?

– Художнику Монахову. Знаете такого?

Пряжск и впрямь большая деревня, в одном углу крикни «ау!» – в другом тут же отзовутся. Впрочем, это удача, повод распушить перья и наговорить кучу комплиментов моему другу, не забыв себя, любимого. Кажется, я видел набросок в мастерской Монаха, где запечатлена эта рыженькая. То есть не помню точно, но говорю безапелляционно: «Да, видел, хороший портрет!»

Лед отчуждения тает, я даже забываю о конечной точке, хотя уже пора выходить. По дороге к больничному скверу узнаю, что новую знакомую зовут Ольга. Но пока не спешу расспрашивать о мотивах ее приезда: и так на душе скверно, пусть это будет случайное (и – приятное) знакомство.

– Так, – притормаживаю у входа, – здесь нужно проявить бдительность.

– А что такое?

– Я на плохом счету у охранников. Мы с товарищем иногда тут протестуем, и они…

Ольга с удивлением на меня смотрит.

– С каким товарищем? С тем, что листовки всем раздает?

– Ага. Мы тут как два партизана в окружении врагов.

Ольга какое-то время молчит.

– Никакой он не партизан, – говорит сухо, – сайентолог, денежки отрабатывает. Фамилия у человека хорошая – Чехов, а на самом деле…

Холодный душ – мягкое выражение для фактов, что на меня вываливают. Мол, надоел этот Чехов всему персоналу как горькая редька! Ладно, если бы впрямь боролся за права больных, так он же доходное дело из этого устроил! Получает денежки из московского центра, изображает из себя борца, а на самом деле бизнес, ничего личного!

– Да откуда вам это известно?!

– Оттуда. Он руководству больницы предлагал ему заплатить, ну, за молчание. Но кто на такое пойдет? Вот и начал протесты устраивать…

Я замолкаю. Все срастается, но мозг отказывается воспринимать очередную кляксу в человеческом обличье. Нет, не получается быть людьми! Получается – дерьмом, отстоем, шкурой продажной, у которой ничего святого, а вот людьми – никак!

Дальнейшее общение не клеится, слишком тяжел обух, коим тюкнули по голове. Я провожаю глазами стройную фигурку, жду, когда та скроется за дверью главного корпуса, лишь затем плетусь на отделение.

За серую дверь меня по-прежнему не пускают. Разрешено видеть только Арсения Борисовича, то и дело подглядывающего в свой конспект во время беседы. К сожалению, пациент по-прежнему агрессивен. Персонал обзывает – следует взгляд в блокнот – ага, хуматонами! А еще утверждает, что знает, как сложится судьба каждого после его смерти! Мол, на всех составлены посмертные гороскопы!

– И что? – пожимаю плечами. – Я все это знаю!

– Бред какой-то необычный… Хотя он у вас вообще необычный. На философском факультете, говорят, учился?

– Учился, только к делу это не относится. Что предпринимать будете?

– Назначения уже сделаны, но препараты действуют не сразу, результатов ждать рано.

Вот и сиди в луже, в которую угодил. С одной стороны, беспомощные эскулапы, с другой – их супротивники, за хороший гонорар выводящие «карателей» на чистую воду. Тупик! Арсению Борисовичу я высказал все, что о них думаю (заодно и главврачу высказал), с Феликсом разговор еще предстоит. Я мысленно учиняю экзекуцию сайентологу, разбираясь по полной, но вскоре пыл улетучивается. К черту, оставлю буфетчице Вере диктофон – и пусть катится подальше!