Плен

Вадим вернулся в дом, налил себе чаю и принялся вспоминать. Катя. Удивительно. Хотя в общем-то предсказуемо – девочка пропала, искали в первую очередь сестру, а у полиции много возможностей.

Почему-то злоба на Катю прошла. Он простил ее. Простил ей Дэна, его боль, простил свою ревность, простил исчезновение. Теперь у него есть девочка, а у Кати ее нет. И это наполняло какой-то особенной, очень светлой радостью. Все правильно, все справедливо. Катя забрала у него Дэна. А Вадим забрал у нее девочку. Вадим представил себе изумленное лицо Кати, когда он закончит то, что собирается сделать, и расхохотался. Это было так здорово, что не терпелось поскорее приступить к воплощению.

Вадим отодвинул ковер, откинул крышку и улыбнулся девочке. Та смотрела на него снизу.

– Хочешь чаю с печеньем? – спросил Вадим.

– Да, – ответила девочка. – Но еще больше я хочу знать, зачем ты меня тут запер. Ты можешь меня выпустить, я не убегу, мне некуда идти. Мама меня ненавидит.

– Нет уж, – ответил Вадим и сбросил вниз мешочек с печеньем. – Чай не могу спустить, обожжешься.

– Вадим, зачем ты меня украл? Ты меня убьешь?

– Не знаю, – ответил Вадим. – Или убью, или женюсь на тебе.

– Чего? – Девочка даже замолчала от удивления.

– Да, я собираюсь на тебе жениться. У нас будут дети, наверное, трое.

– Но я не хочу замуж, я маленькая! Мне еще нельзя жениться!

– Ты подрастешь.

– Я что, тут буду подрастать? – Девочка, похоже, думала, что он шутит.

– Конечно, привыкнешь пока, мы друг друга узнаем. А потом, когда я буду уверен, что ты не сбежишь, мы поженимся.

Вадим врал. Он вообще не собирался выпускать Нину. Он хотел, чтобы она сначала родила ему ребенка, выкормила его. Потом Вадим оформил бы ребенка как подкидыша, усыновил, чтобы у нее не было на него никаких прав, и только потом выпустить. А если ему понравится жить с ребенком, заставить ее родить еще одного и потом выпускать. У нее никого не останется, кроме детей, а чтобы быть с детьми, она должна будет быть с Вадимом. Всегда. До самой смерти.

Вадим улыбнулся: снова представил себе Катино лицо, когда Вадим с Ниной и детьми будут прогуливаться по городу.

– Я хочу сына. Но дочь тоже пойдет. А ты кого хочешь?

– Я никого не хочу! Я еще маленькая! Гинеколог говорит, что до восемнадцати заниматься сексом нельзя, будет эрозия.

– Ну, мы подождем, – кивнул Вадим. – У нас вся жизнь впереди.

– Но я же тебя не люблю, – всхлипнула девочка.

– Ничего, полюбишь. Все будет хорошо, ты не расстраивайся. Кушай печенье.

Вадим закрыл люк и принялся мечтать о семье.

Братья в последний раз приезжали на похороны мачехи, и Вадим тогда почувствовал, что они стали совсем взрослыми и чужими.

Даня долго расспрашивал о том, как все произошло, и Вадим старался рассказывать одинаково, чтобы не запутаться. Тема сразу побежал по друзьям и вернулся поздно. Перед сном Вадим сказал братьям, что теперь им не надо ехать обратно в свои училища, и с удивлением обнаружил, что дома жить они не хотят. Тема ответил, что в корпусе у него друзья и он по ним уже соскучился. Вадима обожгло горячей волной ревности: брат соскучился по каким-то неизвестным друзьям, которые ему совсем чужие и никто. А по Вадиму он, значит, не скучает? Он навсегда вычеркнул Тему из родственников и с надеждой смотрел на Даню. Уж он-то точно останется. Даня долго молчал, а потом ответил, что он, конечно, может вернуться, хотя ему осталось всего полгода до окончания курса и бросать теперь глупо. Но если они сами не справятся, то… В общем, как отец решит.

Вадим понял вдруг, что они просто сильно обижены на отца, они не понимают, что это мегера виновата. Это она их всех поссорила, она заставила отца выгнать братьев, она издевалась над Вадимом – но они этого ничего не знают. Они сердятся на отца. И надо рассказать им и объяснить, но тогда они все поймут.

Отец на похоронах держался ровно. Сам заказал гроб, оформил бумаги, и даже к поминкам всю еду приготовили они с Даней, хотя соседка и предлагала помочь.

Из того времени он запомнил только соседку, но на нее Вадиму тогда смотреть было странно. Он постоянно вспоминал ее губы, целующие мертвое, смотрел на ее шею и ждал капельки пота на ее виске. От этого он возбуждался снова и старался ее избегать, а она, наоборот, будто преследовала его – часто заходила, интересовалась, как он себя чувствует. А он только бледнел и отворачивался – бурчал что-то неразборчивое и уходил к себе. Братья тоже уехали, и началась странная жизнь вдвоем с отцом.

Отец отходил долго. После работы он часами просиживал на кухне, продолжая смотреть в стену, хотя все доел, допил и Вадим уже убрал за ним посуду и вымыл. В школе к Вадиму стали относиться лучше – учителя завышали ему оценки, и если Вадим не знал ответа, то просто изображал рассеянность, и они спрашивали кого-то еще. С Вадимом начали разговаривать девочки, шептались и жалели, угощали его конфетами и булочками из столовой. И он часто слышал за спиной шепоток про то, что у него мама умерла.