Плен

Он подбежал к ее телу первым, отодвинул лестницу и понял, что мегера дышит. Она лежала на спине, с закрытыми глазами и раскрытым ртом, но она дышала, она явно дышала, и крохотная венка на ее шее пульсировала.

– Живая? Живая она? – спросила соседка, почти добежав.

– Не дышит, – он вдруг ответил так же громко, как и соседка. – «Скорую» вызывайте! Быстрее!

Соседка замялась на секунду, развернулась обратно к дому, пробежала несколько шагов и снова остановилась:

– Ты ей это… Дыхание искусственное пока! И сердце там надо… Нажимать!

– «Скорую»! – крикнул он жестко.

Соседка наконец скрылась из виду, и он склонился над ней. Нет уж. Теперь оставлять ее в живых было нельзя. Это со стороны могло показаться, что он просто неудачно уперся в лестницу. Она-то видела, она-то точно знала, что он пнул, что он хотел ее убить, и теперь его посадят в тюрьму, а ее спасут, выходят, и отец будет приносить ей чай, кормить с ложечки и целовать в макушку. Нет. На этот раз все слишком далеко зашло. Другого выхода нет.

Он склонился к ней и взял за голову. Со стороны могло показаться, будто он делает ей искусственное дыхание, растения вокруг скрывали их. Он уперся коленом ей в грудь и резко повернул голову в сторону, как в кино, потом повернул обратно. Ничего не произошло. Она только содрогнулась всем телом, но все еще дышала. Ясно. Нужно было поворачивать до хруста. Он уперся еще раз и вывернул ей голову изо всех сил, так, что подбородок оказался почти у спины. В шее хрустело и лопалось, она слабо дергалась и наконец затихла. Голова ее никак не хотела вставать обратно и падала в сторону перелома. А что, если соседка успела заметить, как лежала голова? Он с силой развернул голову обратно и услышал, как хлопнула дверь в доме соседки.

Соседка бежала к нему, на ходу потеряв тапку и вернувшись за ней:

– Едут! Едут! Сказали, не шевелить и искусственное дыхание! Ты чего, не делал, что ли?

Она подбежала и тоже встала над телом.

– Да померла она, – ответил он и почувствовал, как странная горячая волна радости поднимается от груди и разливается по лицу и ушам. И радость эта настолько огромная, что даже страх от того, что его поймают, посадят в тюрьму или отец откажется от него, не заглушает этой радости, а только немного портит ее.

Соседка, крякнув, тяжело опустилась перед мегерой на колени и хотела делать искусственное дыхание сама, но когда она прикоснулась к телу, голова, которую он так тщательно прилаживал на место, опять завалилась на сторону. Это было так страшно, что соседка отпрянула и даже отдернула руки, будто только теперь осознав, что это не ее живая и хорошо знакомая соседка, а покойник. Мешок из кожи, набитый костями и мясом.

Впрочем, она быстро собралась с духом, выдохнула и взялась за голову:

– Иди, на грудь давить будешь. Тут вот, раз – два, и надавил! Да быстрее ты!

Ему на мгновение показалось, что соседка сейчас откачает ее, спасет, вдохнет в нее жизнь, и все раскроется, но не давить было нельзя, это выглядело бы странным.

Соседка встала на колени и принялась дышать ей в рот, пока он давил. Это выглядело как странные, прерывистые поцелуи. Красное от натуги лицо соседки, капелька пота, сползающая по виску, ее руки, придерживающие нос и подбородок. И губы. Крупные алые губы, целующие губы покойника, прижимающиеся к этому уже неживому. Похоже, что губы трупа еще не отвердели и податливо растягивались. Это было так волнующе, что он почувствовал тяжелую мутную волну возбуждения. Член предательски поднимался в штанах, и казалось, что они занимаются сексом втроем – что они с соседкой вместе пользуются трупом. Эти их губы, живые и мертвые, соприкасающиеся вразнобой с его толчками. Бретелька бюстгальтера соседки, шея. Отвернулся – платье покойницы задралось, и до трусов остались сантиметры – он увидел ее белые мягкие бедра, неприличные от целлюлитных неровностей, там, где они сходились – внутреннюю поверхность. Это было очень странно. Это же она! Его ненавистная мачеха, гадина и мегера, которую он не то чтобы не хотел никогда, он ненавидел ее так сильно, что сам только что убил не дрогнув. Но возбуждение от этой мысли только усилилось. Все поплыло, закружилось, и, чтобы не кончить прямо сейчас себе в штаны, он резко откинулся назад и перестал давить, согнулся и сделал вид, что плачет. Это было уместно.

Соседка тоже перестала целовать. И растерянно замерла. Кажется, тоже всхлипнула. Нужно было теперь утереть глаза, чтобы было похоже на то, что он правда плакал, но пока он не мог – член никак не опускался, и тонкие летние штаны его сразу же выдали бы.

Наконец, послышалась приближающаяся сирена «Скорой», и он смог сосредоточиться – выглядеть подавленным и убитым горем. Так. Не отвечать на вопросы сразу. Через пару секунд. Шататься. Может, даже всплакнуть.