Плен

Потом Нина заметила, что Катька стала относиться к Даниэлю спокойнее: если раньше она постоянно отдавала ему лучшую еду, хлопотала вокруг, приносила чай, то теперь кормила его на кухне, не гуляла с ним по улице и валялась на диване перед телевизором. А он пытался приласкаться, гладил ее, обнимал, но Катька будто потеряла к нему интерес и относилась теперь как к Нине – вроде и любит, но особенного значения не придает. Зато на работу после школы Катька собиралась теперь старательнее – долго укладывала волосы, психовала, если челка высыхала не так, как она хотела. Она старалась одеться каждый раз иначе – брала у подружек наряды, что раньше случалось только перед школьной дискотекой. А как-то даже достала мамины серьги из шкатулки и пошла в них.

Когда Нина спросила, для кого Катька так наряжается, та не сказала, ответила что-то банальное – про карьеру и мэрию. Видимо, перед тем как рожать ребенка, Катька хотела влезть повыше, устроиться в штат и уйти в декрет. Может, она уже и была беременна, а потому и обижалась на Даниэля, который по-прежнему не мог найти себе работу.

Катька часто говорила, как важно заниматься любимым делом, чтобы не получилось как у мамы. Мама работала на заводе фрезеровщицей и работу свою ненавидела. С утра до вечера она обтачивала детали, а потом еще оставалась и убирала в цеху. У станка нужно было стоять, и от этого у мамы был варикоз на ногах – вены вздувались и бугрились на коже некрасивыми фиолетовыми узелками. А пальцы от холодной воды и грязи стали со временем широкими и узловатыми. И появились такие жилы, какие бывают только у мужиков. Нина жалела маму и хотела пойти работать, как Катька, но пока не могла никуда устроиться, поэтому делала все по дому и хорошо училась, чтобы хотя бы собой не доставлять маме неприятностей.

Все вместе они виделись только в выходные. Нине не нужно было в школу, Катьке – на работу, а мама принималась за генеральную уборку, хотя Нина накануне все убрала. Катька постоянно просила поехать куда-нибудь вместе – по работе она часто бывала в городском парке, на площади или в лесу на спортивных соревнованиях. Мама всегда отвечала одинаково: что у нее много дел, и пусть возьмет с собой Нину. Иногда Катька психовала и шла с Ниной, но чаще оставалась дома и половину субботы ходила по дому, обмазавшись сладковатыми кремами, делала маникюр и педикюр. Она донимала и маму предложениями дать ей крем или сделать маникюр, но мама говорила, что ей не перед кем хвостом вилять, а потому и нечего переводить продукт. И продолжала сидеть перед телевизором. К обеду субботы мама с Катькой всегда ссорились. Катька начинала объяснять маме, что та на самом деле женщина и что так нельзя. Плюнула на себя, живет как робот, а она же еще молодая, могла бы замуж выйти еще раз, приоделась бы, в парикмахерскую сходила. Мама обычно долго молчала, а потом отвечала злое и медленное про то, что она пашет как лошадь с утра до ночи, тянет их на горбу одна, имеет она право отдохнуть в свой законный выходной? Катька от этого почему-то плакала и уходила гулять. Возвращалась к ночи и все воскресенье просиживала за учебниками. Нина тоже училась вместе с Катькой, поэтому выходной у нее тоже получалась суббота, хотя гуляла по субботам она редко, хотелось побыть с мамой, поделать с ней что-нибудь вместе. Сейчас Нина готова была отдать все что угодно, лишь бы оказаться дома – пусть бы ругались, зато тогда они были все вместе.

15:16. Катя

Катя заскочила в квартиру, перекрыла газ и воду, подхватила стоявший у порога рюкзак, он всегда был наготове – бесконечные командировки, особенно после развода. Вернулась на кухню и полила цветок.

– Сколько у меня есть? – позвонила в отдел кадров. – Серьезно? Это я так давно отпуск не брала? Ладно, шефу передайте сегодня, а то подставлю. Ага.

Катя собралась уже было выходить, но проверила сумку – так и есть, забыла футболки. Содрала с сушилки несколько и сунула в рюкзак.

Среди груды белья, которую нужно погладить, время от времени попадаются его вещи. Рубашки в клетку – в коричневую и в крупную, бежевую. И в синюю полоску. И трусы. От его сатиновых семейных трусов сразу вспоминается его фигура ниже пояса. Ноги с вечно нестрижеными ногтями и белые пятна на коже – на сгибах. Та же потеря пигментации. Это видно, потому что резинка на трусах, разболтавшаяся от времени, уже не держит – и трусы сползают. А под трусами – член. Среднего размера, средней величины член.

Катя замерла. Что это такое вообще? Что она вспомнила? Откуда это? Зачем ей это сейчас, когда пропала сестра, и Катя вынуждена переться в этот поганый городишко и, возможно, встретиться с матерью? Явно придется.

Нет, это совсем не вовремя, надо как-то это остановить. Выскочить из засасывающей воронки воспоминаний. Психиатру звонила уже из такси.

– Катя, вы не можете сейчас уехать. Я и так разрешила вам работать, но и это…

– У меня сестра пропала, это не обсуждается. Как это остановить? Есть же какие-то методики. Скажите мне, я…

– Нет, Катя. Психика – очень сложная система, тут не получится прекратить.