Плацдарм

Саша мысленно усмехнулся — с этого началось, этим же и заканчивается. Он знал, что задавать вопросы — почему и куда? — бесполезно, надо подчиняться. Его вдруг осенило — стало ясно, где мог оказаться профессор Громов после того, как выехал из зоны поражения.

Под взглядами офицеров Саша быстро оделся. Документы были во внутреннем кармане куртки. Поднявшись, он осмотрелся напоследок — ничего не забыл? Лейтенант Крутов по-прежнему спал — неудивительно, ему сильно досталось еще во время боя, и потом еще и взрыв…

— Я готов, — сказал Саша. Он боялся увидеть Машу, когда они выдут из палаты, но ее не было. Видимо, главврач увел девушку от греха подальше.

За свою почти семидесятилетнюю жизнь профессору Громову не раз приходилось ночевать за решеткой. Во время гражданской войны его забирали и красные, и белые — первые за то, что тот не хотел доносить на коллег, не поддерживающих диктатуру пролетариата, а вторые — за пролетарское происхождение и нежелание присягать на верность Верховному Правителю России. Правда, на расстрел профессора не водили ни разу — видимо, у властей хватало более явных врагов.

Так что к очередному задержанию Громов отнесся философски. Все прошло довольно мягко, ему даже разрешили взять чемодан с вещами. На трофейном «Хорьхе» профессор с офицерами, сопровождавшими его, доехал до полевого аэродрома. Там с заведенным двигателями уже ждал «Ли-2». Такой чести — персональный самолет! — Громов еще ни разу не удостаивался. Что ж, подумал он, все на свете когда-то случается в первый раз.

В Москве их уже ждали — тоже черная машина, только не «хорьх», а «газик». Не прошло и полутора часов, как профессор получил возможность оценить удобства одиночной камеры в «Лефортово». Койка была достаточно удобной, чтобы сразу заснуть — события предыдущего дня, а потом еще и долгий перелет в самолете, в котором толком поспать не удалось из-за постоянного гула двигателей, — оказались слишком утомительными для профессора. Все же возраст давал о себе знать.

Проснулся профессор от звона ключей в замке. Громов взглянул на часы — около шести утра, в небольшом окошке под потолком было уже светло. Профессора сводили в туалет, дали время одеться и сказали приготовится к визиту важного лица. Лицо действительно было важным — генерал Синицын собственной персоной. Поздоровавшись, он любезно осведомился:

— Вы вчера ужинали?

— Как-то не пришлось, — признался профессор.

— Сейчас мы это исправим, — сказал генерал, и, подозвав конвойного, отдал распоряжение. Тот, козырнув, мгновенно удалился. Принесли два удобных стула, один из них Синицын предложил профессору.

— Расскажите, Александр Николаевич, что случилось в Германии. Сначала только факты, а потом ваши предположения и ваши действия.

К такому разговору Громов готовился давно, предполагая, правда, что он произойдет в несколько иных условиях. Но сути дела это не меняло. По ходу рассказа Синицын делал пометки в записной книжке. Когда профессор закончил, генерал спросил:

— Верно я понял, что вы действовали совместно с американцами?

Громов кивнул.

— Доктор Джек Стоун согласился с моими выводами.

Синицын хмыкнул.

— А может, было наоборот? Может, это были его выводы, а он вас подтолкнул к тому, чтобы вы их считали своими?

Профессор мысленно вздохнул. В эту игру с ним играли и красные, и белые.

— Я хорошо помню наш разговор. Мое предложение закрыть коридор было для него неожиданным. Он даже не думал об этом.

Синицын остро взглянул на него. Громов выдержал этот взгляд.

— Хорошо, — сказал генерал и пролистал свои записи. — Пожалуйста, изложите все то, что рассказали мне, в письменном виде.

— На чье имя писать?

— Можете на мое.

Генерал встал и прошелся по комнате. Затем неожиданно спросил:

— Вы понимаете, что происходит там, наверху?

— Не очень, — признался профессор, — но я понимаю, что принять новую реальность, поверить в нее очень сложно. Я надеюсь, допрашивают не только меня?

Синицын усмехнулся.

— В этом можете не сомневаться.

— Допросите тех, кто участвовал в боевых действиях. Лейтенант Крутов, например. Он видел «Маусы» — те самые, которых не могло быть, — и сражался с ними. Есть и другие, я просто не знаю всех, я не был на линии огня.

Генерал молчал.

— Полковник Селезнев выжил? — спросил профессор.

— Не знаю. Сведений о нем нет.

— А генерал Говоров?

— Он недалеко от вас. В такой же камере. Сейчас с ним беседуют.

Профессор откинулся на спинку стула.

— Хорошо, — сказал он, — я рад, что он жив.

Синицын колебался. Наконец, после минутных раздумий, решился:

— То, что вы говорите, подтверждается другими. Либо это массовый психоз, какая-то галлюцинация, либо, — он на секунду запнулся, — действительно существует некий мир, в котором войну выиграла Германия.

Громов согласно кивнул.

— Я бы хотел, чтобы это был психоз. Очень хотел бы.

— Но вы так не считаете.

— К сожалению, да. Я так не считаю.

Синицын подозвал конвоиров, чтобы ты забрали стулья.

— Пока вы останетесь здесь, — сказал он и повторил: — Пожалуйста, изложите в письменном виде все, что мне рассказали. Сколько вам нужно времени?

Профессор взглянул на часы.